окошко и видит, что по лесу дым валит да ветки оглушительно трещат.
Беспомощно оглянулась Баба-яга вокруг. Схватила она зимний овечий полушубок, висевший на сучке у двери, и выскочила на воздух.
А пламя тем временем уже начало пожирать траву вокруг избушки.
Баба-яга испуганно принялась тушить его полушубком, не давая пожару приблизиться, но огонь уже охватил частокол.
Полушубок вскоре пришёл в негодность, и Баба-яга бросила его на сожжённую землю, в отчаянии оглядываясь вокруг. Если пламя сильно разгорится, то его языки благодаря ветру перекинутся на избушку, да и лес сгорит за считанные часы.
Закрывая нос от едкого дыма, Баба-яга бросилась в избушку и принялась искать метлу.
– Где же ты есть, глупое помело! Когда надо – нет тебя на месте! Когда не надо – спотыкаешься об тебя!
Наконец она обнаружила метлу, которая завалилась за старинный, медью окованный сундук, схватила её и поспешила к ступе. Залезла внутрь и подняла ступу в воздух, направляя её к озеру.
Ступа птицей быстрокрылой пролетела над деревьями и вскоре опустилась на землистый берег озера. Баба-яга выскочила, бросилась животом на землю и припала к воде.
Она пила жадно, но не от желания, а от того, что нужно было набрать воды как можно больше.
Баба-яга поднялась на ноги и тяжёлой походкой направилась к ступе.
– Домой! – приказала она, и ступа с трудом полетела к избушке.
Огромные языки пламени уже облизывали стены, солома крыши начала дымится, а курьи ноги испуганно топтались на месте, чувствуя нестерпимый жар.
Баба-яга открыла рот, и озёрная вода полилась на избушку, затем на частокол, а потом старая колдунья приступила к тушению леса. Струи воды падали сверху, сбивая пламя. Баба-яга дышала с трудом, потому что трудно было одновременно лить воду и переводить дыхание, к тому же она захлёбывалась от дыма.
Три раза летала колдунья к озеру. Вода отступала от берега всё дальше и дальше, пропитанное влагой дно с чавканьем хватало за ноги, а Баба-яга продолжала глотать воду. Лягушки уже не квакали, они прыгали к воде и ныряли вглубь. Рыба била плавниками на мелководье, пытаясь выплыть на глубину.
Наконец лесной пожар был потушен. Баба-яга в изнеможении выбралась из ступы и опустилась на землю. Дым, всё ещё струящийся от земли и деревьев, мешал дышать, голова кружилась, а слезящиеся воспалённые глаза не могли сомкнуться.
Кикиморы наблюдали издалека. Они заранее отошли подальше, чтобы самим не сгореть в пожаре, который Николаша устроил по их просьбе. Злыдни с досадой наблюдали за тем, как Баба-яга спасает свой лес от огня, и скрежетали зубами от злости.
– Сильна бабка! – шипела Боянка. – Кто бы мог подумать!
Николаша робко приблизился к старухам.
– Эй, бабушки! Я всё сделал, как вы просили!..
– Иди отсюда! – крикнула на него Алтынка. – Скатертью дорога!
И Николаша побежал прочь, но вскоре заблудился и начал плутать по лесу.
– Проклятые кикиморы! – плакал он, размазывая по щекам слёзы, смешанные с копотью. – Обманули! Обманули!! Ведьмы проклятые!!!
Обозлились кикиморы, что не удалось им насолить Яге.
– Что скисли? – кричала на сестёр Друда. – Надо придумать другое – нечто такое, от чего Яга сгинет во мраке!
– Ага! Жди до седьмого пришествия! – возразила ей Боянка. – Яга – тёртый калач, её на мякине не проведёшь, она корнями крепко вросла!
– Вот эти корни и надо перерубить! – сказала своё слово Алтынка.
Друда задумалась, а потом начала чёрным пальцем в небо тыкать.
– Точно – перерубить! – заскрежетала она зубами.
– Или порубить, – шмыгнула носом Боянка.
– Срубить! – вскрикнула Алтынка. – Надо лишить её дома – расколоть курьи ножки и снести избушку! Вот тогда Яга точно задохнётся от огорчения!
– Кто рубить-то будет? – усмехнулась Боянка. – Ты, что ли? Пальцем царапать будешь или зубами грызть?
И начали опять кикиморы ругаться меж собой. Долго ругались, чуть было не подрались, а потом Друде в голову пришла одна неплохая идея.
– Идём со мной.
– Куда? – фыркнула Алтынка.
– В ближайшую деревню.
– Зачем? Детей воровать?
– Там и увидите.
В той деревне кикиморы нашли двух дровосеков, которые чуть не умерли от страха при виде уродливых старух.
– Чего ты боишься? – рявкнула Боянка на одного из них. – Тебя как зовут?
– Тихомир, матушка!
– Какая я тебе матушка! Зови меня… Хотя нет… Никак меня не зови. Хочешь заработать? Сто рублей даём.
Второго дровосека кликали Мокшой.
– Это за что же такие деньги?
– Порубить надо кое-что в самой чаще леса!
Мужики тут же нахмурились.
– Не-ет! В чащу леса мы не пойдём, там Яга живёт.
– Здесь вы правы, как никто другой. Только что она вам сделает?
– Ну… – Тихомир закатил глаза. – Поймает, сварит и съест.
– Это кто же придумал такое?! – захохотала Алтынка. – Кто вам такое сказал?
– Люди говорят…
– Врут они. Всё это наговоры – Яга мухи не обидит.
– Всё равно не пойдём! Мы боимся!
– Двести рублей, – заявила Друда.
Мужики переглянулись и начали подбородки чесать. Да так усердно чесали, что чуть кротовые норы не проделали.
– Давайте триста и по рукам, – произнёс Мокша.
– Триста так триста, – шмыгнула носом Друда. – Берите топоры и пошли.
– Что – прямо сейчас?! – скривился Тихомир. – Неохота нам! Может завтра?!
– Берите топоры! – прошипела Алтынка. – Не то денег своих не получите! И вам станет худо!
Мужики вздохнули, словно с жизнью прощались, взяли свой инструмент и поплелись вслед за кикиморами.
Боянка ткнула Друду локтем в бочину.
– Ты где триста рублей возьмёшь?
– А ты где сто рублей возьмёшь?
– У меня их нет, я не собиралась никому платить.
– Вот и я не собиралась. Люди глупы, их несложно обмануть.
Подошли они к заветной поляне, но выходить на неё не стали, а притаились неподалёку за деревьями.
– Эй, бабушки! – позвал Мокша. – Давайте задаток!
– Что?! – фыркнула Алтынка. – Я те дам задаток! Как избушку на щепки разнесёте – тогда и рассчитаемся!
– А с частоколом что делать?
Кикиморы подумали и сказали:
– Изгородь пору̀бите в последнюю очередь.
Мужики взяли топоры наизготовку и начали подкрадываться к избушке, словно кошки, которые охотятся на воробьёв.
Баба-яга тяжёлым сном спала в своей постели, как вдруг почувствовала, что избушка прыгает на месте и в сторону уводит, будто хочет убежать от кого-то. Она попыталась открыть глаза, но это ей далось тяжело: веки словно склеились, голова раскалывалась от боли, а руки и ноги болели так, будто их волки искусали. Поднялась старая колдунья с лежанки, да едва не упала на дощатый пол. Мало того, чуть кадки с водой не опрокинула, а вода-то бесценная: в одной кадке – мёртвая, а в другой – живая.
Баба-яга нашла в себе силы подняться, ухватить обессиленными руками
