чушь, которую несли дети на улице, и все обещания, которые я давал, и людей, которых я знал. Я вспомнила, как сидела с Джейми на вершине многоэтажного паркинга в ночное время, наблюдая за новыми небоскребами, возвышающимися вокруг нас в нашем городе, и говорила ему, что когда-нибудь стану кем-то. Обещала ему, что сделаю это. Он смеялся надо мной, куря в лунном свете. Но он знал, что я это сделаю. И я тоже.
Нет, подумал я. Это не закончится здесь.
Не здесь, в этом холодном, корпоративном ресторане. Не здесь, не под тяжестью этой улыбки.
Часть первая. ПОДНИМАЯСЬ ВВЕРХ
1
В некотором смысле я был рожден, чтобы стать трейдером.
В конце улицы, на которой я вырос, перед высокой вогнутой стеной пункта приема вторсырья, фонарный столб и телеграфный столб стоят в четырех метрах друг от друга, образуя идеальный набор импровизированных ворот.
Если вы встанете между этими двумя столбами, сделаете десять больших шагов назад и уставитесь вверх, а между ними, вдаль, заглянет свет самого высокого небоскреба Канари-Уорф и подмигнет вам.
В детстве, после школы, я проводил долгие вечера, пиная побитые поролоновые мячи в ворота и вокруг них, надевая потрепанные школьные туфли и школьную форму своего брата. Когда мама приходила и звала меня домой на ужин, я оглядывался назад и смотрел, как этот небоскреб подмигивает мне. Казалось, это означало какую-то новую жизнь.
Меня объединяли с этими сверкающими, возвышающимися храмами капитализма не только улицы Восточного Лондона. Было и что-то еще, какая-то общая вера. Что-то о деньгах. Что-то о желании.
Важность денег и осознание того, что у нас их было не так уж много, я всегда глубоко чувствовал. В одном из самых ранних воспоминаний родители дали мне фунтовую монету и отправили в гараж Esso, чтобы купить лимонад. В какой-то момент во время поездки я уронил фунтовую монету и потерял ее. В моих воспоминаниях я искал эту фунтовую монету, казалось, часами - ползал под машинами, рылся в сточных канавах, - прежде чем вернулся домой с пустыми руками и в слезах. На самом деле, вероятно, это было всего тридцать минут. Но в детстве тридцать минут - это, наверное, долго, а один фунт был большими деньгами.
Я не знаю, действительно ли я когда-либо терял эту любовь к деньгам. Хотя сейчас, когда я оглядываюсь назад и думаю об этом, я не уверен, что любовь - это правильное слово. Возможно, особенно когда я был ребенком, я думаю, что это был скорее страх. Но что бы это ни было - страх, любовь или голод, - оно становилось все сильнее по мере того, как я рос, и я постоянно гонялся за теми килограммами, которых у меня не было. В двенадцать лет я начал продавать в школе копеечные сладости, в тринадцать - разносить газеты, 364 дня в году, за 13 фунтов в неделю. К шестнадцати годам мой школьный торговый бизнес стал гораздо более авантюрным, более прибыльным и более незаконным. Но эти мелкие убийства никогда не были конечной целью игры, и каждый вечер, после захода солнца, я всегда смотрел на небоскребы, подмигивающие мне с конца улицы.
Но было и много других способов, благодаря которым я не родился трейдером, и эти способы были и остаются очень важными.
Потому что в тени небоскребов Восточного Лондона есть много, много молодых, голодных, амбициозных мальчишек, которые пинают разбитые футбольные мячи вокруг фонарных столбов и машин. Многие из них умны, многие из них целеустремленны, почти все они готовы пойти на любые жертвы, чтобы надеть галстук и запонки и пойти в эти высокие, блестящие башни денег. Но если вы ступите на торговые площадки, которые занимают почетное место в этих сверкающих небоскребах, где молодые люди ежегодно зарабатывают миллионы фунтов стерлингов в самом сердце того, что когда-то было доками Восточного Лондона, вы не услышите гордых акцентов Миллуолла и Боу, Степни и Майл-Энда, Шэдвелла и Поплара. Я знаю, потому что работал на одной из таких торговых площадок. Однажды кто-то спросил меня, откуда у меня акцент. Он только что окончил Оксфорд.
В башне Citibank Tower в Канарском Уорфе сорок два этажа. В 2006 году, когда я впервые зашел в это здание, оно было вторым по высоте в Великобритании. Однажды, в 2007 году, я решил подняться на верхний этаж здания, чтобы посмотреть, какой там вид, и увидеть свой дом.
Верхний этаж Citibank Center использовался только для проведения конференций и мероприятий. Это означало, что, когда он не использовался, все пространство было абсолютно пустым. Огромная, непрерывная страна пышного голубого ковра, со всех сторон окаймленная толстыми стеклянными окнами. Я подлетела по бесшумному ковру к окну, но не увидела места, где жила. С 42-го этажа Citibank Center нельзя увидеть Восточный Лондон. Вы можете видеть только 42-й этаж башни HSBC. Амбициозные дети Восточного Лондона смотрят вверх на небоскребы, которые отбрасывают тени на их домов, но небоскребы не смотрят назад. Они смотрят друг на друга.
Это история о том, как я, один из всех детей, игравших в футбол и продававших сладости в тени, получил работу в торговом зале Citibank. Это история о том, как я стал самым прибыльным трейдером Citibank во всем мире, и это история о том, почему после всего этого я уволился.
Это были годы, когда мировая экономика начала сползать с обрыва, с которого падает до сих пор. Временами вместе с ней падал и мой рассудок. Временами это происходит и сейчас. Видит Бог, я не ко всем относился наилучшим образом. К Гарри, Волшебнику, Джей-Би, к себе. Ко всем остальным, у кого действительно должны были быть имена. Надеюсь, вы простите меня за то, что я рассказал ваши истории. Они все - часть моей истории, понимаете?
Я посвящаю ее дедушке Аниша, который, когда мы были пьяными подростками, а он - пьяным стариком, бесконечно бормотал нам единственное предложение, которое он хорошо знал по-английски.
"Жизнь - это жизнь. Игра - это игра".
Мы так и не поняли, что это значит. Я все еще надеюсь, что однажды мы это сделаем.
2
Мой путь в трейдинг начался в Лондонской школе экономики.
Лондонская школа экономики - не совсем обычный университет. Не имея грандиозного кампуса с листьями, университетские здания маскируются под скопление безобидных офисов и скрываются в переулке лондонского Вест-Энда.
Несмотря на это относительно безобидное окружение, мировая элита с поразительным энтузиазмом направляет своих детей в университет. Казалось, ни один российский
