ниже стул стоит. Возьми его и неси сюда. Посидишь на стуле.
Я нехотя поднялся и сходил за стулом. Петрович ждал меня. Позаботился. На откинутой дверце дымился горячий чай в кружке и печенье.
— Пей, малой. — сказал мне невидимый кладовщик. — Ты ещё так молод. Зачем тебе думать о смерти? Возраст у тебя не тот. О девушках тебе надо думать, о развлечениях, а не об этом. Вот, лучше печенек возьми. Они с орехами — язык проглотишь. Поешь и успокоишься.
Я взял чай и поблагодарил его. Чай был крепкий и сладкий. Слишком сладкий. Петрович набухал сахару от души. Пришлось пить мелкими глотками.
— Чёрный пух — большая беда и проклятье наше. — сказал за дверью Петрович. — Сколько он душ безвинных забрал. И заберёт ещё, пока станция работает. Только ведь никто её останавливать не будет. Не выгодно это хозяевам.
— Он появился после аварии. — задумчиво сказал я. — Значит авария причина появления чёрного пуха.
Петрович завозился за дверью, а затем выдал.
— Так и есть. Большаков и другие, кто выжил после неё — назвали аварию “Засветкой”. Такая беда была, до сих пор вспоминаю с ужасом.
— Засветка? Засветило, значит? — я крутил в руках кружку. Да собственно какая разница, мне уже было не интересно, но Петровича похоже пробило на разговор.
— Ты, не иронизируй, малой. Тебя там не было. А был когда-то тут, на полигоне, возле провала, институт. И в этом институте много народа работало. А ещё коттеджный посёлок. Подсобное хозяйство. И парк для отдыха ученых. Да что там парк! Целый сосновый бор! Место для работы и отдыха потрясающее. Сюда академики рвались работать, потому что природа была чудесная. Это сейчас всё изгадили. Мы радовались тогда, каждому дню, думали, что строим новое, лучшее будущее для нашей страны. Что вот-вот, и электростанцию можно будет использовать в космической отрасли. Будем отправлять корабли к далёким звёздам. Тогда все бредили космосом. Пока не случилась авария.
— Я до сих пор не понимаю, как это всё произошло. Каждую ночь закрываю глаза и снова оказываюсь там. Ты потерял одного друга, а я тогда потерял сотни друзей. Всех за один чертов день. — Он тяжело вздохнул.
— Расскажи. Может, нам обоим станет полегче.
— Я работал в снабжении тогда. — снова вздохнул Петрович. — Меня послали привезти оборудование для института и подарки для детей. В тот злополучный день, родители организовали детский праздник в институте. Там был большой актовый зал. Было воскресенье. Почти все работники пришли с детьми. Пригласили артистов, оркестр, массовиков-затейников — устраивать конкурсы. Как это иногда бывало с подарками — запоздали, и я поехал забирать их на железнодорожный вокзал. Ехали в фургоне с водителем. Очень торопились. В спешке загружали фургон. Там ещё шампанское для родителей, вино, апельсины разные. Много чего было. А фургон был специализированным. Кузов у него покрыт был отражающим материалом, для военных разрабатывали. Взяли на время, под честное слово. И когда возвращались в институт, я услышал, как в кузове что-то зазвенело. Я тогда побоялся, что шампанское разбилось и полез проверять. А только залез в фургон, как машину тряхнуло и я, ударившись об стенку, потерял сознание.
Петрович помолчал немного.
— М-да. Так всё и произошло. Очнулся я в темноте, под завалом из коробок. Кое-как выбрался из-под них. Дверь заклинило. Голова разбита, лицо осколками порезал. Колотил по стенке фургона, плакал, звал на помощь. Долго я тогда в темноте просидел. Много чего передумал. И что в аварию попали, и что война началась. Да и про смерть тогда много думал, если честно. Меня солдаты спасли через два дня. Шли мимо, услышали, как я стучу. Взломали дверь. Я думал ослепну от солнца после двух дней в темноте, но когда выбрался увидел, как в воздухе летают столбы черной пыли. Солдаты дали мне противогаз иначе бы я задохнулся. Не было больше института. Не было посёлка и прекрасного соснового бора. Только поле в клубах чёрной пыли. Вот так вот, малой.
— Но Большаков выжил? — сказал я.
Петрович закряхтел.
— Не только он один. Он был в третьей контрольной группе. В той смене были и другие. Как Павел мне тогда объяснил, им пришлось произвести аварийное отключение станции. Иначе последствия могли быть намного страшнее. Но пепел был тогда безобидным. Чёрный пух летал повсюду и никому не вредил. Губительное воздействие началось после повторного запуска. Когда Мирон оживил станцию. Вся херня началась после этого.
— Так что же, по-твоему, этот чёрный пух, Петрович? — спросил я.
— Да всё вокруг, малой! Разве ты не понимаешь? Люди, птицы, растения, насекомые — всё там перемешалось в одну кучу. Это кладбище! Кладбище неупокоенных возле станции. Другого слова для пуха у меня нет.
Кажется, он расстроился от моих вопросов. Выставил мне чемодан с платой и велел идти работать. Не надо было мне ему этих вопросов задавать. Только хуже сделал.
Семён сдержал обещание и выдал мне ещё одну игрушку. Для Нины. Пластмассовый лопоухий заяц, смешно шевелящий ушами. Он умел ходить вразвалочку. У него был барабан и барабанные палочки. И заяц лихо по нему барабанил. А еще умел говорить. Всякие смешные фразы. Я принёс его в библиотеку и вручил Нине. Она восхищенно ахнула.
— Это же Фёдора игрушка! Смолин жив? Ты видел его?
— Да нет. Эту нашёл Ложкарёв и предложил тебе в подарок. — покачал головой я.
— Наверное, после аварии нашлась. — вздохнула Нина. Она нянчила в руках зайца как ребёнка. Не могла наглядеться на него. Я даже немного заревновал.
— Я Семёна совсем не знаю. — сказала мне она. — Но Огневая его помнит, он был практикантом на электростанции. И с Фёдором очень дружил. А Фёдор был мастером такие игрушки делать. Их ни с чем не спутаешь.
Я пожал плечами.
— Мне он тоже подарил снеговика. Я его на тумбочку поставил. Но должен отметить игрушки у этого вашего Смолина странные. C характером, что ли? Ночью как-то проснулся, а снеговик откуда-то метёлку достал и тумбочку подметает. Я глаза протер — нет, стоит себе спокойненько. И метёлки нет.
Нина засмеялась.
— Да. Это точно его игрушка. Раньше они приходили часто к нам в гости. К моим родителям. Он и Огневой. Моему младшему брату тогда Смолин ракету подарил. Такая ракета интересная была. Внутри сидел маленький космонавт и махал ручкой в иллюминатор. И был пульт управления. Смолин говорил, что ракету можно запустить, и она полетит очень высоко. А с космонавтом можно будет общаться, через пульт управления, и давать ему команды. Но родители испугались
