он есть, бюрократия часто занята навязыванием миру нового, искусственного порядка. Бюрократы начинают с изобретения различных ящиков - интерсубъективных реальностей, которые не обязательно соответствуют какому-либо объективному разделению мира. Затем бюрократы пытаются заставить мир поместиться в эти ящики, а если поместиться не удается, бюрократы нажимают еще сильнее. Любой, кто когда-либо заполнял официальную форму, знает это слишком хорошо. Когда вы заполняете форму, и ни один из перечисленных вариантов не подходит к вашим обстоятельствам, вы должны приспособить себя к форме, а не форма приспосабливается к вам. Сведение беспорядочной реальности к ограниченному числу фиксированных ящиков помогает бюрократам поддерживать порядок, но это происходит за счет истины. Поскольку они зациклены на своих ящиках, даже если реальность гораздо сложнее, у бюрократов часто формируется искаженное понимание мира.
Стремление разделить реальность на жесткие ящики также заставляет бюрократов преследовать узкие цели, не считаясь с более широкими последствиями своих действий. Бюрократ, которому поручено увеличить промышленное производство, скорее всего, проигнорирует экологические соображения, не входящие в его компетенцию, и, возможно, сбросит токсичные отходы в близлежащую реку, что приведет к экологической катастрофе в нижнем течении. Если правительство создаст новый департамент по борьбе с загрязнением, его бюрократы, скорее всего, будут настаивать на введении все более жестких норм, даже если это приведет к экономическому разорению населенных пунктов выше по течению. В идеале кто-то должен уметь принимать во внимание все различные соображения и аспекты, но такой целостный подход требует преодоления или отмены бюрократического разделения.
Искажения, создаваемые бюрократией, затрагивают не только государственные учреждения и частные корпорации, но и научные дисциплины. Рассмотрим, например, как университеты делятся на различные факультеты и отделения. История отделена от биологии и математики. Почему? Конечно, такое деление не отражает объективной реальности. Это интерсубъективное изобретение академических бюрократов. Например, пандемия COVID-19 была одновременно и историческим, и биологическим, и математическим событием. Но академическое изучение пандемий разделено между отдельными факультетами истории, биологии и математики (среди прочих). Студенты, получающие академическую степень, обычно должны решить, к какому из этих факультетов они относятся. Это решение ограничивает их выбор курсов, что, в свою очередь, формирует их понимание мира. Студенты-математики учатся предсказывать будущий уровень заболеваемости на основе нынешних показателей инфекции; студенты-биологи изучают, как вирусы мутируют с течением времени; а студенты-историки - как религиозные и политические убеждения влияют на готовность людей следовать указаниям правительства. Чтобы полностью понять COVID-19, необходимо учитывать математические, биологические и исторические явления, но академическая бюрократия не поощряет такой целостный подход.
По мере того как вы поднимаетесь по академической лестнице, давление, связанное со специализацией, только усиливается. В академическом мире действует закон "опубликуй или погибни". Если вы хотите получить работу, вы должны публиковаться в рецензируемых журналах. Но журналы делятся по дисциплинам, и публикация статьи о мутациях вирусов в биологическом журнале требует соблюдения иных конвенций, чем публикация статьи о политике пандемий в историческом журнале. Там разные жаргоны, разные правила цитирования и разные ожидания. Историки должны глубоко понимать культуру и уметь читать и интерпретировать исторические документы. Биологи должны глубоко понимать эволюцию и знать, как читать и интерпретировать молекулы ДНК. То, что попадает в промежуточные категории - например, взаимодействие между человеческими политическими идеологиями и эволюцией вирусов, - часто остается без внимания.
Чтобы понять, как ученые принуждают беспорядочный и изменчивый мир к жестким бюрократическим категориям, давайте немного углубимся в конкретную дисциплину - биологию. Прежде чем Дарвин смог объяснить происхождение видов, ученые, такие как Карл Линней, сначала должны были определить, что такое вид, и классифицировать все живые организмы по видам. Чтобы утверждать, что львы и тигры произошли от общего кошачьего предка, нужно сначала дать определение "львам" и "тиграм". Это оказалось сложной и бесконечной работой, потому что животные, растения и другие организмы часто нарушают границы отведенных им ящиков.
Эволюцию невозможно вместить в какую-либо бюрократическую схему. Суть эволюции в том, что виды постоянно меняются, а значит, помещение каждого вида в один неизменный ящик искажает биологическую реальность. Например, вопрос о том, когда закончился вид Homo erectus и начался вид Homo sapiens, остается открытым. Были ли когда-то два родителя Erectus, чей ребенок стал первым сапиенсом? Виды также продолжают смешиваться, и животные, принадлежащие, казалось бы, к разным видам, не только занимаются сексом, но даже дают плодовитое потомство. Большинство современных сапиенсов имеют около 1-3 процентов неандертальской ДНК, что указывает на то, что когда-то был ребенок, чей отец был неандертальцем, а мать - сапиенсом (или наоборот). Так сапиенсы и неандертальцы - это один и тот же вид или разные виды? И является ли "вид" объективной реальностью, которую открывают биологи, или это интерсубъективная реальность, которую навязывают биологи?
Существует множество других примеров того, как животные выходят из своих ящиков, поэтому аккуратное бюрократическое деление не позволяет точно классифицировать кольцевые виды, виды слияния и гибриды. От медведей гризли и белых медведей иногда появляются медведи-пизли и медведи-гролары. От львов и тигров появляются лигры и тигоны.
Когда мы переносим свое внимание с млекопитающих и других многоклеточных организмов на мир одноклеточных бактерий и архей, то обнаруживаем, что там царит анархия. В процессе, известном как горизонтальный перенос генов, одноклеточные организмы регулярно обмениваются генетическим материалом не только с организмами из родственных видов, но и с организмами из совершенно других родов, царств, порядков и даже доменов. Бактериологам очень трудно следить за этими химерами.
А когда мы добираемся до самого края жизни и рассматриваем такие вирусы, как SARS-CoV-2 (ответственный за COVID-19), все становится еще сложнее. Вирусы пересекают предполагаемую жесткую границу между живыми существами и безжизненной материей - между биологией и химией. В отличие от бактерий, вирусы не являются одноклеточными организмами. Они вообще не являются клетками и не обладают собственным клеточным механизмом. Вирусы не питаются, не участвуют в обмене веществ и не могут размножаться самостоятельно. Они представляют собой крошечные пакеты генетического кода, которые способны проникать в клетки, захватывать их клеточные механизмы и инструктировать их производить больше копий этого чужеродного генетического кода. Новые копии вырываются из клетки, чтобы заразить и захватить другие клетки, и так чужеродный код превращается в вирус. Ученые бесконечно спорят о том, следует ли считать вирусы формами жизни или они выходят за границы жизни. Но эта граница не является объективной реальностью, это межсубъективная конвенция. Даже если биологи придут к единому мнению, что вирусы - это формы жизни, это ничего не изменит в поведении вирусов; изменится только то, как люди думают о них.
Конечно, интерсубъективные конвенции сами по себе являются частью реальности. По мере того как мы, люди,
