для всех. Тем не менее, восставшие рабы в Баие в 1835 г. и во многих других, более мелких восстаниях, охвативших всю Бразилию, своими действиями требовали, по крайней мере, чтобы к ним относились как к людям. Они требовали для себя достоинства, которое приходит с признанием другого, что является основой всех претензий на права человека. Они бросили прямой вызов институту, который выступал в качестве наиболее последовательного и грубого нарушителя прав, который так основательно посягал на достоинство личности, что не оставалось ничего, кроме товара, который покупали, продавали, обменивали и подвергали жестокому обращению по своему усмотрению. Вплоть до тоталитарных и геноцидных государств ХХ века ничто так не противоречило принципам гражданственности и прав, как рабство. Отмена рабства стала величайшим достижением XIX века в области прав человека.
Сопротивление рабов делало Бразилию внутренне нестабильной, но рабы не могли добиться освобождения только своими действиями. В Бразилии потребовалась еще одна мобилизация - представителей элиты, которые пришли к убеждению, что современная либеральная Бразилия, к которой они стремились, и рабовладельческое общество, в котором они жили, находятся в жестком противоречии друг с другом. По их мнению, только освободив рабов, Бразилия сможет добиться прогресса и занять достойное место среди цивилизованных стран мира.
В своем великом труде "Аболиционизм" и сотнях других работ и речей Жоаким Набуко, выдающийся бразильский аболиционист, дал мощный отпор давней критике того, что рабовладельческий строй породил в Бразилии "деморализацию и инертность... раболепие и безответственность... деспотизм, суеверия и невежество" как среди хозяев, так и среди рабов. Как и другие крупные аболиционисты, Набуко с большой риторической силой изображал удары плетью по спине, капли молока, остающиеся у ребенка-раба после того, как мать кормила детей хозяина, бесконечные муки и горести рабства.
Однако в письмах Набуко прослеживается тоскливый тон, как будто он хотел, чтобы Бразилия была создана без чернокожих. Это чувство свидетельствовало о границах либерализма Набуко. Это было не торжество бразильского мультикультурализма (как мы бы его сейчас назвали), а мрачное примирение с реальностью. По мере того как рабы рождали для хозяина детей смешанной расы, они размножались, и "пороки африканской крови широко распространялись по всей стране". Главным результатом стало "смешение подневольной деградации одних [негров] с грубым высокомерием других [белых]".
По мере развития аболиционистского движения в 1860-х, 1870-х и 1880-х годах сахарная экономика на северо-востоке страны приходила в упадок, что делало содержание рабов нерентабельным для многих владельцев плантаций. Тогда рабы взяли дело в свои руки. Не восстанием, а массовым бегством - движением рабов-беглецов, не имеющим аналогов в гнусной истории рабства. Это было необычное событие, сродни всеобщей забастовке. Рабы просто бежали с кофейных плантаций, сначала в небольшом количестве, а затем толпами. Обширная и зачастую сложная география Бразилии предлагала им множество мест для укрытия. В то же время бразильский вариант подземной железной дороги предлагал беглецам убежище и защиту.
Наконец, 13 мая 1888 года парламент принял закон об эмансипации, простой и ясный: "Со дня принятия настоящего закона рабство в Бразилии объявляется уничтоженным. . . . Все положения об обратном отменяются". Рабовладельцы не получали никакой компенсации. Принцесса-императрица Изабел подписала закон, поскольку ее отец, Дом Педру II, находился в Португалии. Победа была настолько масштабной и неожиданной, что энтузиазм народа перешел все границы", - писал аболиционист А.Ж. Ламуро. Улицы [Рио] были постоянно переполнены, деловая активность почти полностью приостановлена... в воскресенье на улицах было более ста тысяч человек... ничего, кроме восторженной радости, хорошего настроения и порядка». В северном городе Сан-Луисе только что освобожденные рабы в течение недели ходили по улицам, усыпанные цветами и пальмами, пели и танцевали. Музыка эхом разносилась по городам, толпы людей выходили на парады.
А что же после рабства? Несмотря на надежды многих, бывшим бразильским рабам не предлагали даже перспективы 40 акров земли и мула, обещанные освобожденным американским рабам. Бразильские рабы были предоставлены сами себе, что чаще всего означало возвращение к работе на плантациях в качестве формально свободных, но нищих людей. И это наследие сохраняется до сих пор. В Бразилии один из самых высоких в мире индексов социального неравенства. За период с 1960 по 1990 год доходы 10% наиболее обеспеченных слоев населения выросли на 8,1%, а 50% - снизились на 3,2%. В 1990 году на долю 10 процентов населения приходилась почти половина доходов страны, что на 10% больше, чем в 1960 году. Средний доход чернокожего населения в 1960 году составлял менее половины дохода белых, причем средний доход представителей смешанных рас был ближе к уровню чернокожих, чем к уровню белых. В 1950 году более половины чернокожего населения и лишь четверть белого населения были неграмотны. (В 2015 году общий уровень грамотности взрослого населения составил 92,05%.) Тщательный анализ показал, что низкий средний доход чернокожих связан не только с плохим образованием или тупиковой работой; во многом причина кроется в дискриминации чернокожих. Несмотря на некоторое сокращение разрыва между богатыми и бедными за последние 25 лет, по шкале неравномерного распределения доходов Бразилия находится на 19 месте из 150 стран.
Социальное неравенство в Бразилии в значительной степени соответствует расовой принадлежности. Среди тех, кто находится наверху, непропорционально много белых - причем радикально, а среди тех, кто находится внизу, - в основном чернокожих. В 2000 году афробразильцы составляли 44% населения страны. В университете Сан-Паулу, самом престижном высшем учебном заведении, в многотысячном студенческом коллективе было менее двенадцати афробразильцев и еще меньше преподавателей. Бразильские фавелы - разросшиеся трущобы на окраинах всех бразильских городов - резко выросли с 1960 года, поскольку в город из сельской местности хлынули более бедные чернокожие бразильцы. Сегодня в этих бедных кварталах проживает 23-24% населения Рио.
И все это в стране, где нет официальной, узаконенной расовой дискриминации и сегрегации, как в США и ЮАР. Тем не менее в Бразилии преобладает интенсивное расовое сознание. Когда в 1976 г. правительственная организация попросила бразильцев определить цвет своей кожи, было предложено 134 различных классификации, включая чисто белый, бронзовый загар, цвет кешью, оранжевый, черный, зеленоватый, розовый и многие другие. В одном научном исследовании было выделено 500 категорий. В течение многих лет лозунг и идеология Бразилии как "расовой демократии" маскировали, по крайней мере в публичном дискурсе, серьезное неравенство, которое определяло жизнь чернокожих и смешанных рас, и ограничивали привлекательность мобилизации черной идентичности. Левые партии, такие как Рабочая партия Лулу (Луис Инасиу Лула да Силва), делали акцент на классовых проблемах и не желали обсуждать расовые вопросы или разрабатывать политику исправления ситуации, ориентированную именно на чернокожее и
