Сю, казалось, не проявлял к ситуации ни малейшего интереса и пребывал в отличном расположении духа.
В итоге рукопись приобрел мультимиллионер, которого представлял Айзек. Антиквар довольно кивнул. Выслушав решение организаторов, он сразу передал уложенную в ларец рукопись секретарю и встал, тем самым давая понять, что больше ему тут делать нечего. А затем в сопровождении своих подчиненных покинул вслед за Мариа зал Библиотеки.
Мимори даже посочувствовал антиквару. Хотя для своих лет тот вышагивал довольно прытко, но здесь приходилось спускаться и подниматься по винтовым лестницам. Понятно, почему ему не хотелось посещать Библиотеку.
Когда Айзек удалился, перешли ко второй части «торгов» — за ученические записи Арольдо. Куратор галереи предложил три миллиона, семья Вакаумэ — полтора.
— Ваше решение.
Мимори обернулся к Такуицу, который при любых обстоятельствах сохранял неизменное, словно окаменевшее, выражение лица. И тот суровым тоном произнес:
— Ученические записи Арольдо да Орано достаются… господину Вакаумэ.
Мимори бросил украдкой взгляд в сторону Сю. Заметив это, Сю незаметно подмигнул в ответ.
Возможно, все объяснялось тем, что торги за главный объект интересов, рукопись Леонардо, уже завершились, но только обстановка в зале совершенно переменилась. Между участниками завязалась оживленная беседа. Разговор сразу перекинулся на мировые сделки по приобретению и продаже старинных книг и произведений искусства, начался обмен информацией о ненавистной всем преступной группировке «Смеющиеся коты». И посреди всеобщего оживления никто уже не вспоминал об ученических черновиках, разложенных на дубовой кафедре.
На следующий день Мимори вместе с Сю посетил дом Вакаумэ. Состояние Фуко-сан по-прежнему оставалось нестабильным. Ханэхито отказался от предложения Сю навестить старушку в больнице и назначил встречу в музее. Когда друзья поднялись по каменным ступеням к музейному зданию, Ханэхито уже находился в зале. Они толкнули стеклянную дверь, вошли внутрь, но он еще какое-то время не поднимал голову. Положив поверх витрины записную книжку, которую на днях Сю показывал Мимори, Ханэхито не отрываясь изучал страницу за страницей. Наконец он тихо сказал:
— Благодарю вас за возможность приобрести записи ученика Леонардо.
— От меня здесь ничего не зависело. Решение принимал мастер Госики.
Сю поставил павловниевый ларец с записями Арольдо на витрину, и Ханэхито наконец поднял взгляд. Наблюдая за тем, как Сю достает из ларца исписанные листы, он пробормотал:
— Мать говорила, что готова заплатить любую цену, лишь бы приобрести рукопись Леонардо. Поскольку это привлечет внимание к музею, о нем не забудут даже после ее смерти. И в сердцах людей останется след, память о Вакаумэ Тацуо.
У Мимори на языке крутилось множество вопросов.
Из-за этого Фуко-сан по доброй воле сбросилась со склона? А вы как любящий сын помогли ей и подтолкнули кресло? Неужели вы приняли ее план без единого возражения? Вы вообще в своем уме?
Но чувствовалось, что спокойствие профессора обманчиво и внутри него полыхает настоящий пожар. Поэтому Мимори не смог ничего сказать.
А Сю, до сих пор не произнесший ни слова, чуть слышно проговорил:
— Похоже, тем вечером на месте происшествия случайно оказался Кэнъити со своей подругой. Их заметила Куки-сан, но вы, профессор, попросили ее никому об этом не сообщать. Не оттого ли, что испугались разоблачения? Дойди дело до полицейского разбирательства, появление этой парочки могло бы вызвать вопросы… а там вышли бы и на ваше самодеятельное представление.
Услышав вопрос Сю, заданный тихим, спокойным тоном, Ханэхито тяжело вздохнул.
— Позже Кэнъити мне позвонил. Сказал, что приходил еще раз поговорить о земле… но увидел, как бабушка вместе с креслом-коляской летит со склона. Страшно перепугался. Более того, когда мама упала, она, оказывается, не сразу потеряла сознание. Даже прикрикнула на подскочившего к ней Кэнъити, чтобы тот не мешался и немедля возвращался домой.
— …
Похоже, Ханэхито, бесцветным голосом излагавший события той ночи, не собирался скрывать какие-либо детали «самодеятельного представления».
— Она заверила внука, что он получит все, чего ни пожелает. Но теперь должен исчезнуть и держать язык за зубами.
— Все, чего ни пожелает…
— Мамина накопительная страховка жизни составляла пятьдесят миллионов. Даже если бы мы успешно потратили тридцать миллионов на аукционе, осталось бы еще двадцать. Судя по всему, она… в полуобморочном состоянии втолковывала Кэнъити…
Внезапно Ханэхито разразился хриплым злым смехом. И с криком «Какая же несусветная глупость!» смахнул с витрины сначала черновики Арольдо, а затем записную книжку отца. Книжка и листы бумаги с сухим шелестом посыпались на пол.
— Исследования Вакаумэ Тацуо? Да ведь все, что он делал, — это штудировал попадавшиеся ему книги и журналы, просматривал каталоги выставок и повторял шаги предшественников! Ничего более! Но мать все равно… она молилась на его неопубликованные работы!.. И без конца твердила, что когда-нибудь обязательно откроет миру его труды.
Мимори вспомнил Фуко-сан и то, с каким безразличием она отзывалась об успехах сына. Что, если, вопреки всем вашим стараниям, человек, чье внимание для вас дороже всего на свете, упорно вас не замечает? И все же лицо Ханэхито, даже искаженное внутренними переживаниями, всегда сохраняло добродушие.
— Я решил: таково желание моей матери… и сделал, как она велела, — я столкнул кресло. Мне почудилось, что в тот момент, когда я его толкал, она улыбалась. Конечно, она спасала музей ценой собственной жизни и отправлялась навстречу мужу. Чувства тех, кого она покидала, ее уже не волновали.
Однако в итоге Вакаумэ сделали ставку даже не в три миллиона, а лишь в половину приготовленной изначально суммы.
— Сейчас мне кажется, будто на самом деле я ждал, что она меня остановит. Скажет: «Как бы я ни хотела сохранить музей, все же бросаться со склона…» Но она не сказала мне: «Стой». Она заставила меня, родного сына, собственной рукой столкнуть ее кресло.
При этих словах губы Ханэхито задрожали, и он отвернулся.
— Даже когда кресло с грохотом рухнуло на дорогу, я все еще не мог сдвинуться с места. Вдребезги. Врассыпную, порознь. Вот о чем я думал. О нашей семье… Мы в упор не видели друг друга. И пришли к закономерному результату. Я испытывал не страх, а, скорее, опустошенность. И решил, что если мама умрет, то в случае победы на аукционе — что бы нам ни продали, хоть рукопись Леонардо, хоть записи Арольдо — сожгу бумаги вместе с музеем. А потом отдам кому-нибудь все эти миллионы и постараюсь навсегда исчезнуть…
— Непростительно!
Голос Сю раскатился по залу. Ханэхито поднял заплаканное лицо.
— Профессор, такому специалисту, как вы, нельзя бросать исследования, ведь тогда некоторые «книги» будут навсегда потеряны для мира… разве я не прав? Ваша миссия — спасти их, воскресить людей, живших в ту эпоху.
Ханэхито замер, потрясенный. А Сю нагнулся и подобрал с пола записную книжку. Затем он начал собирать разлетевшиеся листы ученических записей.
Но внезапно рука его замерла. Мимори заглянул под неподвижную руку приятеля.
— В чем дело?
— Пазл.
— В смысле?
Не обращая внимания на вопрос Мимори, Сю сгреб разрозненные листы. Просмотрел их и начал раскладывать без какого-либо видимого порядка.
— Что ты делаешь?
— Мне давно не дают покоя эти странные линии. На каждой странице появляются — то в одном углу, то в другом.
Линии, в которых светила науки и эксперты семьи Нада усмотрели лишь бессмысленные каракули, выведенные Арольдо от скуки.
— Разве это не обычные почеркушки?
— Помнишь запись Вакаумэ Тацуо? «Пестрое собрание разнородных записей, но что, если все они — фрагменты большой мозаики? И если соединить их вместе, откроется масштабное творение…» Когда я этот абзац зачитал, ты первым заговорил про пазл!
— Ну да, кажется, припоминаю, но при чем тут… Неужели здесь что-то зашифровано?
Сю не ответил. Он поочередно перебирал листы записей, складывая их так и этак. И отыскал-таки сочетание, при котором две линии, в которых никто не разглядел ничего, кроме глупой шалости, соединились в одну. Мимори оторопел.
— Что же получается… поверх непонятно как сложенных листов идут какие-то символы?
— Скорее всего, Арольдо так и писал — по стопке рассыпавшейся бумаги. Ее уронили нечаянно, и листы легли на пол случайным
