несовместимости классовых интересов: поскольку богатые всегда будут эксплуатировать бедных, у бедных нет иного выхода, кроме как вытеснить богатых. Вильсон, следуя Адаму Смиту, исходил из противоположной точки зрения: преследование индивидуальных интересов будет способствовать интересам каждого, что приведет к стиранию классовых различий и принесет пользу как богатым, так и бедным. Таким образом, это были радикально разные решения проблемы достижения социальной справедливости в современном индустриальном обществе. На момент начала "холодной войны" было совершенно неясно, какой из них возобладает. Чтобы понять, почему, проследим, как в течение последующих двух десятилетий развивались события, связанные с наследием Ленина и Вильсона, умерших в 1924 году.
В конце Второй мировой войны Вильсон выглядел бы несостоявшимся идеалистом. Он так часто шел на компромиссы в ходе переговоров по Версальскому соглашению 1919 г., соглашаясь на суровое отношение к Германии, на территориальные претензии победивших союзников и на тонко замаскированное увековечивание колониализма, что это едва ли можно было назвать одобрением политического самоопределения и экономической либерализации. Его собственные соотечественники отказались присоединиться к его самому гордому творению - Лиге Наций, тем самым значительно ослабив ее. Капитализм после войны возрождался неуверенно, но в 1929 г. потерпел крах, вызвав самую страшную в истории мировую депрессию. В то же время авторитаризм находился на подъеме: сначала в Италии при Бенито Муссолини, затем в императорской Японии и, наконец, что самое зловещее, в Германии, где, придя к власти конституционным путем в 1933 году, Адольф Гитлер немедленно отменил конституцию, на основании которой он это сделал.
Соединенные Штаты и другие оставшиеся демократии не предприняли никаких серьезных усилий для предотвращения японской агрессии в Маньчжурии в 1931 г., захвата Италией Эфиопии в 1935 г. или быстрого перевооружения теперь уже нацистской Германии, которое к концу десятилетия превратило ее в доминирующую державу на европейском континенте. И когда, что вполне предсказуемо, началась Вторая мировая война, американцы и англичане оказались в зависимости от сталинского Советского Союза, который в 1939-1941 гг. сам сотрудничал с Гитлером, чтобы победить в ней. Победа была определена к 1945 году, но характер послевоенного мира - нет. Ожидать оправдания Вильсона, учитывая этот результат, было бы в лучшем случае наивно: как сказал в начале войны один из первых теоретиков международных отношений, "либеральные демократии, рассеянные по всему миру в результате мирного урегулирования 1919 г., были продуктом абстрактной теории, не пустили корней в почву и быстро рассосались".
Ленин в конце Второй мировой войны выглядел бы успешным реалистом. Сталин, его преемник, осуществил в Советском Союзе революцию сверху: сначала коллективизацию сельского хозяйства, затем программу быстрой индустриализации и, наконец, безжалостную чистку потенциальных конкурентов, реальных и мнимых. Международная пролетарская революция, на которую рассчитывал Ленин, не произошла, но, тем не менее, к концу 1930-х годов СССР стал самым мощным пролетарским государством в мире. И в отличие от своих капиталистических коллег она сохранила полный объем производства и, соответственно, полную занятость на протяжении всей Великой депрессии. Возникновение нацистской Германии, конечно, представляло собой серьезный вызов, но сталинский пакт с Гитлером позволил выиграть время и территорию, так что когда в 1941 г. произошло вторжение, Советский Союз не только выстоял, но и отбросил его назад. По мере приближения окончания боевых действий СССР был готов физически и политически доминировать над половиной Европы. Его идеологическое влияние - с учетом этих демонстраций возможностей авторитарной системы - могло быть гораздо более значительным.
Ведь марксизм-ленинизм в то время имел миллионы сторонников в Европе. Испанские, французские, итальянские и немецкие коммунисты возглавляли сопротивление фашизму. Идея социальной революции - о том, что те, кто находится внизу, могут оказаться наверху, - имела широкое распространение даже в такой стране, как Польша, с ее давней историей вражды с Россией. А учитывая разрушения, причиненные войной, и лишения, вызванные предвоенной депрессией, было совсем не очевидно, что демократический капитализм справится с задачей послевоенного восстановления - не в последнюю очередь потому, что величайшая капиталистическая демократия, Соединенные Штаты, в прошлом не проявляли особого желания брать на себя ответственность за то, что происходит за пределами их границ.
Даже среди американцев были сомнения. Новый курс" Рузвельта залатал, но не излечил экономические проблемы страны: только расходы военного времени сделали это, и не было никакой уверенности в том, что после войны, когда федеральные бюджеты сократились до нормального уровня, депрессия не вернется. При Ф.Д.Р. власть правительства значительно расширилась, но будущее рынков, спонтанности и даже, по мнению его многочисленных критиков, самой свободы было гораздо менее ясным. "У нас в целом больше свободы и меньше равенства, чем в России", - писал один из обозревателей в 1943 году. В России меньше свободы и больше равенства". Вопрос о том, следует ли определять демократию прежде всего в терминах свободы или равенства, является предметом нескончаемых споров".
Это замечание могло исходить от благонамеренного, но бесхитростного вице-президента Рузвельта Генри А. Уоллеса, которому всегда было трудно определиться в подобных вопросах. Но на самом деле его автором был жесткий богослов Райнхольд Нибур, который сегодня известен своей стойкостью в противостоянии коммунизму в годы "холодной войны". То, что Нибур во время Второй мировой войны мог задаваться вопросом о том, свобода или равенство должны в первую очередь определять демократию, как нельзя лучше свидетельствует о том, насколько туманными были тогда перспективы вильсоновской концепции.
III.
Холодная война все изменила, в результате чего Вильсона сегодня вспоминают как пророческого реалиста, а статуи Ленина лежат на свалках по всему бывшему коммунистическому миру. Как и ядерная война, которая так и не наступила, возрождение и окончательный триумф демократического капитализма стали неожиданным событием, которое мало кто мог предвидеть по обе стороны идеологической пропасти в 1945 году. Обстоятельства первой половины XX века обеспечили диктатурам физическую силу и политическую власть. Почему же вторая половина должна была быть иной?
Причины были связаны не столько с фундаментальными изменениями в средствах производства, как мог бы утверждать историк-марксист, сколько с поразительным изменением отношения Соединенных Штатов к международной системе. Несмотря на создание самой мощной и диверсифицированной экономики в мире, американцы до 1941 г. проявляли удивительно мало интереса к тому, как управляется остальной мир. Репрессивные режимы в других странах могли вызывать сожаление, но вряд ли они могли нанести вред Соединенным Штатам. Даже участие в Первой мировой войне не смогло изменить это отношение, как обнаружил Вильсон, к своему стыду и огорчению.
А вот что изменило ситуацию сразу и бесповоротно, так это нападение Японии на Перл-Харбор. Это событие разрушило иллюзию, что расстояние обеспечивает безопасность, что не имеет значения,
