дерева.
Сэр Виктор посмотрел на пустующий участок на другой стороне Джинки-роуд. Это было место, которое националисты зарезервировали для своего нового банка. Сэру Виктору показали архитектурные чертежи: тридцатитрехэтажный Банк Китая, как планировалось в настоящее время, должен был возвышаться над "Катей". Он не особенно беспокоился. Его человек в муниципальном совете, Гарри Арнхольд, заверил его, что планы китайцев будут отклонены по техническим причинам. Отель Cathay останется самым высоким зданием на Бунде.
Ставка, которую он сделал семь лет назад, оправдалась. Небоскребы, которые он возвел на грязи, преобразили городской пейзаж, а Cathay стал мгновенно узнаваемым символом процветающего Шанхая. Статья в Fortune стала апофеозом сэра Виктора, возведя его в ранг одного из богов международных финансов.
Китайцы, которых знал сэр Виктор, не были особенно религиозны. Однако они были суеверны и обращали пристальное внимание на предзнаменования и значение чисел. Среди них бытовала поговорка, что война приходит в Шанхай по пятилетним циклам. В 1927 году иностранное сообщество Шанхая противостояло китайским коммунистам и военачальникам, объединившись с Чан Кай-ши и такими гангстерами, как "Большое ухо" Ду. В 1932 году они не пустили в Международное поселение навязчивых ниппонских захватчиков. Если верить китайским расчетам, разрушение вновь посетит Шанхай в 1937 году.
Возможно. Японцы все еще скрывались, а коммунисты, по слухам, набирали силу в своих горных убежищах. Если это так, размышлял сэр Виктор, отворачиваясь от города в сторону смеха, доносящегося с балконов восьмого этажа, то ему лучше провести следующие два года, чтобы как можно больше узнать о Шанхае.
Даже в этом интернациональном корпусе сохранялось строгое разделение. Белые британцы составляли роту "А", евразийцы смешанных рас - роту "В", а китайцы - роту "С". Члены еврейской роты, возглавляемой методистом из Хэмпшира, носили серебряный значок в виде Звезды Давида. Единственной профессиональной ротой был батальон высокодисциплинированных белых русских, ранее служивших в царской армии.
*Журнал Fortune, первый номер которого вышел через четыре месяца после биржевого краха 1929 года, был любимым проектом Генри Люса, родившегося в Китае в семье американских миссионеров. Цена обложки его "Идеального журнала суперкласса" составляла один доллар - и это в год, когда журнал Time продавался за пятнадцать центов, а средняя недельная зарплата фабричного рабочего в Шанхае была эквивалентна 1,70 доллара.
Нанкин означает "южная столица". Между 1928 и 1949 годами название Пекин, что означает "северная столица", было изменено на Пейпин, что означает "северный мир".
Одно из старейших архитектурных бюро в мире, компания Palmer & Turner после Второй мировой войны переехала в Гонконг, а в 1990 году вновь открыла свои офисы в Шанхае под названием P&T Group.
"Ничто в моей богатой коллекции шанхайских воспоминаний, - напишет Микки Хан в 1937 году, - не вызывает такого восторга, как картина группы этих детей, белокурых и изящных в нордической манере, бросающих взгляды и выполняющих культовые шаги в лучшей традиционной манере".
Хотя дома дети Хардунов носили китайскую одежду, они посещали британскую государственную школу, а мальчики были обрезаны и воспитывались как евреи.
7: Микки регистрируется
Ржавый пароход, управляемый компанией NYK, Japan Mail Shipping Line, вошел в устье Янцзы, пересекая границу, где ил и грязь могучей реки окрашивают голубые воды Восточно-Китайского моря в мутно-коричневый цвет. Повернув на левый борт у красного канистрового буя, обозначавшего местонахождение бара Усунг, где язык грязи и песка образовал коварное мелководье, судно начало движение по более спокойным водам реки Уангпу. По мере продвижения вверх по реке овощные фермы быстро сменялись фермами нефтяных резервуаров - огромными круглыми резервуарами, исписанными китайскими иероглифами и их английским эквивалентом "The Standard Oil Co. of New York", - за которыми следовали сплошные линии пристаней, у которых стояли корабли полудюжины разных стран. Причалив к бую у причалов NYK, корабль завершил свой обычный ночной рейс из Иокогамы. В трюме лежали письма и посылки из крупнейшего города Японии, предназначенные для крупнейшего города Китая. На его палубе стояла одна очень недовольная американка.
Первые впечатления Микки Хан от Шанхая были окрашены тем, что она, по ее собственному признанию, пребывала в глубокой депрессии. Ей не очень хотелось оказаться в Китае. Не нравилось ей и то, что она видела. Небо было свинцовым, вода мутной, температура в этот ранний весенний день была далеко не благоприятной. Кроме нескольких джонок на реке, здесь не было ничего особенно восточного. Она надеялась, что ее встретят пагоды и храмовые колокола, звон которых доносится до нее с пряным бризом. Вместо этого она увидела низкие склады на мрачной рабочей набережной, которая могла бы сойти за доки Ливерпуля или Бруклина.
Ее сестра Хелен продолжала настаивать на том, что после пересечения Тихого океана они должны хотя бы неделю или две провести в Китае. Судя по всему, Микки считал, что выходные вполне подойдут.
Первый этап путешествия дал именно то, что ей было нужно. Каждая морская миля, отделявшая ее от калифорнийского побережья, уменьшала боль от расставания с Эдди Майером. Океанское путешествие оказывало на Хелен такое же восстанавливающее действие. Хотя Микки не было свойственно путешествовать первым классом - во время поездки в Конго она спала на одной палубе с французскими солдатами, - она оценила прелести лайнера компании NYK "Чичибу Мару". В их каюте все казалось на один размер меньше: простыни не доставали до щиколоток, раковина была слишком низкой, зеркало - размером с почтовую марку. Создавалось приятное впечатление, что за ночь к ее пяти футам четырем дюймам прибавилось несколько дюймов.
Переправа была очень веселой. На берегу в Гонолулу их с Хелен попросили не общаться с японскими пассажирами, большинство из которых, как им сообщили, были шпионами, - совет, который они проигнорировали. Очарованный беловолосым американцем в пенсне, который, как они услышали, бегло говорил по-японски с группой маленьких мужчин в кимоно, Микки завязал разговор. Эддичан, как называли его друзья, хоть и родился в Японии, был сыном американского миссионера. Он провел для сестер курс обучения японской культуре. Каждый день в три часа дня они вставали с Эддичаном на колени на соломенные циновки в корабельном татами, где он учил их говорить konnichiwa - "здравствуйте" и dōmo arigatō - "спасибо". Они купались в корабельном бассейне вместе с компаньоном Эддичана, господином Курода, главой ведущей текстильной фабрики, и привлекали взгляды немногочисленных британских и американских пассажиров корабля, когда заучивали наизусть куплеты японских песен о выпивке. Они даже не рассердились, когда капитан корабля после двухнедельного пребывания в море признался, что его судно не будет заходить в Шанхай, как было объявлено изначально.
В Токио они
