своей горячки, как из бушующего моря, словно бы и не ожидая уже благополучного исхода, у его кровати сидели пятеро человек. Его жена Елизавета Алексеевна, царский лейб-медик Вилье, генералы Иван Дибич и Петр Волконский, а также хозяин дома, градоначальник Петр Афанасьевич Папков.
«Они для меня сейчас как апостолы для Христа», – подумалось Александру.
– Какой день сегодня? – спросил он и почувствовал, как пересохло во рту.
– Ты уж двадцать пять дней как в бреду, – ответила Елизавета Алексеевна с акцентом, она так и не научилась хорошо говорить по-русски.
Эта мысль унесла Александра в детство, в тот день, когда он первый раз увидел свою будущую супругу, Луизу Марию Августу Баденскую.
Надо сказать, его бабка Екатерина была всерьез озабочена выбором его супруги и потому для любимого внука и надежды русского трона искала ее очень тщательно. На выбор ему тогда были представлены две девочки, сестренки девяти и одиннадцати лет. И хоть Александр был старше их, и ему было тринадцать лет, а рассказы бабки о том, что именно он, а не его нервный отец унаследует трон, с детства накладывали на него множество обязательств, но он все же был просто ребенком и не видел в этих угловатых созданиях женщин.
Бабка не стала настаивать, а привезла их в Петербург через два года. Вот именно тогда он и влюбился. Старшая сестра расцвела и стала излучать женскую красоту, коей он и был покорен. Надо сказать, и Луиза по уши влюбилась в избранника и тайно молилась деве Марии, чтоб он выбрал именно ее.
По лицу императора скользнула улыбка, он вдруг вспомнил, как они были влюблены и счастливы первые годы их брака. Отдаление и охлаждение начались со смерти детей. Сначала умерла первая дочь, Мария, затем, через несколько лет ее судьбу повторила Елизавета, и эти мистические совпадения обожгли обоих супругов. Каждый в глубине души винил в этом другого, а возможно, и жалел, но укрываясь в чужих объятиях, эта общая боль словно бы пропадала.
Вот так они и шли последние двадцать лет – вроде бы рядом, но, по сути, по отдельности. Он все знал про ее интрижки, она про его, но оба делали вид, что ничего не произошло, оставаясь хорошими друзьями. Действительно хорошими, такими, на которых могли положиться, более того, возможно, сейчас, когда он потерял опору в лице Голицына, Елизавета Алексеевна осталась единственным человеком, кому он мог доверять абсолютно.
– Как там Пашка кучер? – неожиданно спросил Александр.
Все растерянно переглядывались, как бы спрашивая, не бредит ли император вновь.
– Пошлите кого-нибудь узнать, как Пашка, с которым я прискакал из Крыма, – приказал Александр, и в его голосе все услышали прежнюю сталь. – И про то, что я пришел в себя, ни слова.
Сам хозяин дома, градоначальник Папков, неловко прихрамывая, выскочил из комнаты выполнять указания императора и неожиданно очень быстро вернулся. Александр уже сидел на кровати и рассматривал отросшую за время его болезни бороду.
– Помер Пашка, сегодня ночью помер, – с порога выкрикнул Петр Афанасьевич.
– Ну вот и все, – сам себе очень спокойно сказал Александр. – Сейчас вы все должны поклясться на этой иконе святого Георгия Победоносца, что выполните беспрекословно все, что я вам сейчас скажу, и эта тайна умрет вместе с вами.
Абсолютно все подходили к постели императора и, целуя старинную икону, что Александр достал из-под подушки, клялись в верности.
– Завтра всем сообщите, что я умер, – сказал император, и все ахнули. – Надо соблюсти все положенные ритуалы, завещанные еще моим прадедом Петром Первым. Тело обязательно вскрыть и забальзамировать, внутренности, как и предписано, вынуть. Сердце и мозг поместить в серебряную вазу со спиртом и запаять. Остальное поместить в дубовый ящик, внутри обитый свинцом, с запирающейся крышкой. И вазу, и ящик обить черным сукном и перевить серебряным шнурком. Забальзамировать тело следует очень плохо, а везти гроб в Санкт-Петербург надобно как можно дольше, чтоб никто так и не смог дознаться, что это не я. Маменька моя непременно настоит на открытии гроба. Так вот она не должна там уже ничего увидеть к тому времени. Причин может быть тысячи, например, плохой бальзамировщик, возьмите пьяницу какого, чтоб не просыхал и не вникал особо. Останавливайтесь по пути чаще положенного, можно в каждом попадающемся городе, и заказывайте литургию в особо больших храмах. Также пусть народ идет простится к царю, так к марту в столицу и приедете.
– Чей труп повезем, – откашлявшись, спросил Петр Волконский, что было для него несвойственно. Он был настолько молчаливый человек, что про него шутили, что произносит господин генерал только одно слово в год, и всегда это слово «нет».
– Так Пашкин и повезете, – ответил Александр, перекрестившись. – Вместо него похороните какую-нибудь икону и крест поставьте хороший, – это он уже давал указания Пашкову. – История замкнулась, – произнес он тихо, уже как бы разговаривая сам с собой.
– А как же трон, как же Россия? – спросила Елизавета Алексеевна, вытирая тихие слезы.
Александру понравилось, что она не спросила «а как же я?», в первую очередь подумав о стране, что стала уже для нее родной. Права была бабка Екатерина, когда говорила ему, что русский – это не национальность по рождению, русский – это состояние души. Человек, поживший в этой стране, поневоле становится русским. Скольких сама Екатерина сделала русскими, не считая, конечно же, саму себя. Александр, родившийся в России, не мог даже представить, что его бабка Екатерина Вторая была немкой. Он доселе не знал более русского и преданного Родине правителя, чем она. Вот и Елизавета изменилась, понимает, что России без царя никак.
– Еще два года назад я подписал секретный манифест, в котором принял отречение от престолонаследия брата Константина и признал в качестве законного наследника младшего брата Николая, – объяснил Александр. – Ему я напишу зашифрованную записку, и только он сможет понять надпись. Еще в детстве, будучи мальчишками, мы придумали свой личный шифр, на особый случай. Не думал я, но, видимо, такой настал…
– Будут вопросы о том, что ты, государь, человек глубоко верующий, а мы, зная, что ты умираешь, не пригласили к тебе священника, – вдруг заметил лейб-медик Вилье.
– Скажите, что не было предпосылок для беспокойства, на выздоровление пошел, – рассудил Александр и, видя, что лекарь хочет что-то возразить, добавил: – Не пекись о своей репутации, не стоит – это мирское все.
– Я теперь навсегда останусь лейб-медиком, не сумевшим вылечить императора, – грустно, но покорно произнес он.
– Люди поговорят и забудут, – успокоил его император. – Людские пересуды недолги, не о том думаешь. А священника
