очень профессионально.
- Или дозор спал, - вставил Юра. – Как здесь.
- Одно другому не мешает, - парировал Валентин. – Это ещё уметь надо – незаметно подойти. И они же, диверсанты, при этом не знают, спят наши бойцы, или бдят.
- Слушай, а по пленным какая-то работа ведётся? – спросил Трофимов. – Меняют пленных? Их же, наверное, уже много с обеих сторон накопилось?
- Ведётся, - уклончиво ответил сотрудник военной контрразведки. – Там сложно всё, связи строятся на доверии… которого нет. Но, я думаю, наладим и этот процесс.
- Я слышал, что с пленными та сторона творила всякие мерзости…
- Не без этого, - ответил Каренин. – Факты имеются, но давай я не буду ничего рассказывать, чтобы ты потом не сказал кому-нибудь, что тебе это чекисты наговорили…
- Как скажешь, - кивнул Юра. – Парней жалко. Я так понимаю, что никто изначально ничего подобного не ждал.
- Есть такое мнение, - кивнул Валентин. – И сейчас стратегическую ошибку мы хотим исправить решением тактических вопросов. Но и их мы не можем решить… пока. Вон, например, лейтенант Свиридов. Я понимаю, что в гибели дозора виноват он. Но как его в этом обвинить, если объективно и реально у него нет никакой возможности организовать службу так, чтобы бойцы не спали на постах. И если бы это было только у него… представь, что происходит на уровне полков, бригад, дивизий…
За разговорами они вышли к позициям на окраине села, где их встретил Свиридов и огорошил новостью:
- Нашёлся один боец из дозора. Интересные вещи рассказывает…
Каренин чуть не встал в охотничью стойку:
- Где он?
- На кэпэ у меня сидит.
- Идём!
- Разрешите поприсутствовать? – спросил Трофимов. - Интересно очень.
- Да, конечно, - кивнул Каренин. – Будете даже кстати.
Боец сидел на стуле, когда в помещение вошли офицеры. Контрактник встал.
- Майор контрразведки Угрюмов, - представился Каренин. – Мне необходимо вас допросить.
- Рядовой Щербаков, - представился пехотинец. – Стрелок-санитар третьего отделения.
Трофимов вспомнил этого бойца – он находился в составе дозора, когда снайпера днём устроили противнику показательную порку.
- Рассказывайте, как обстояло дело, - предложил Валентин.
Он сел за стол, определив место допрашиваемого перед собой – причем, стоя. Боец встал, руки по швам.
- Днём мы не видели у хохла никакого движения, - сказал солдат.
- То есть, не обнаружили активности противника на линии боевого соприкосновения, - уточнил Каренин.
Щербаков кивнул.
- Потом Ларец сказал, чтобы я и Кипеш спали до вечера, а ночью бы не спали, а дежурили.
- Старший дозора распределил среди личного состава время отдыха и бодрствования, - сказал Валентин. – Понятно. Что было потом?
- Потом я проснулся от громкого хлопка. Нет, не выстрела, а такого хлопка, как в ладоши если хлопнуть. Был вскрик, потом была какая-то возня, потом Ларец громко попросил его не убивать и всё затихло.
- Вы услышали применение бесшумного оружия и последующую рукопашную борьбу сержанта Ларцова с украинскими диверсантами, в результате чего старший наряда погиб. Что было дальше?
- Я стал смотреть, но было темно, и я ничего толком не видел. Слышал голоса, они переговаривались. Потом слышал, как кто-то громко сказал «вылазь, кацап», потом Никитос тоже просил его не убивать, а они ему сказали идти с ними.
- Вы стали свидетелем того, как в плен к врагу сдался рядовой Никитенко. Вы как-то препятствовали действиям противника?
- Да, - боец обернулся на Трофимова, словно боялся, что тот начнёт его бить. – Я выбрался со своей лёжки, и пополз в сторону деревни. Я слышал, что Никитос им сказал, что я нахожусь в лёжке, и они вроде бы подходили туда, но я уже уполз. Что было дальше, я не знаю.
- Где ваше оружие?
- Я его… потерял.
- Что произошло с остальными?
- Я не знаю, - в глазах солдата, совсем молодого мальчишки, перешедшего на контракт сразу после срочной службы буквально накануне начала войны, появились слёзы. – Товарищ майор, а что с ними стало?
- С остальными? – Каренин осуждающе посмотрел на солдата. – Сержант Ларцов и рядовой Смирнов погибли, Никитенко, Сагидуллин и Некишин, предположительно, в плену. В том числе благодаря тому, что вы свой автомат… потеряли.
- Почему ты не стрелял, солдат? – спросил Трофимов. – Ты же понимал, что это – враг.
Щербаков обернулся и всхлипнул:
- Я не смог. Мне было страшно.
- Я его заберу в комендатуру, - Каренин глянул на Свиридова. – Таков порядок.
Командир роты кивнул. Когда они остались в помещении втроём, Валентин, горько признал очевидное:
- Мальчишка совсем… а с той стороны пришли матёрые боевики, - он посмотрел на Трофимова. – Юра, опиши человека, с которым ты там встретился.
- Высокий, примерно моего возраста, снаряга очень крутая. Я думаю, что он в меня не стрелял потому что, я держал его на мушке. У него, я сейчас вспомнил, на ноге и на руке были светлые повязки, или скотч.
- Ну, - Каренин усмехнулся. – А ты сам почему не стрелял?
- Я? – Юра даже растерялся от такого вопроса. – Я реально вначале подумал, что это свой.
- В том и беда, - кивнул Валентин. – Мы, считай, воюем с самим собой. На той стороне такие же Паши, Жени и Вали, которые от нас ничем не отличаются…
- Да уж, - согласился Трофимов. – «Наглосаксам» удалось намертво стравить два славянских народа. Сидят сейчас в Лондоне и Вашингтоне, и потирают руки.
- Они к этому долго шли, - вставил Каренин. – Тридцать лет хохлам мозги промывали. Бандеру реанимировали, Шухевича, ОУН, с их ложным представлением «самостийности», и в итоге целое поколение националистов вырастили, которое ненавидит Россию, видит в нашей стране источники всех своих бед.
- А сами живут, словно в прошлом веке, - Юра обвёл рукой по комнате. – У меня у бабушки примерно такой же интерьер в доме был. Нам пеняют, что мы, якобы, плохо живём «на России», а сами на заработки в Москву ездили. Не мы у них в Киеве таксистами и проститутками работали, а они у нас. Но среди хохлов вспоминать об этом не принято, они же теперь «эуропэйска держава».
- Именно так, - кивнул контрразведчик.
***
На следующий день на выезде из Трудового на мине подорвался
