альтернативным путям, хотя на самом деле путь был довольно извилистым (как показывают "исторический" и "лингвистический" подходы).
Помимо конфликтов интересов, которыми никогда не следует пренебрегать, существовали и интеллектуальные конфликты. Ни у кого, ни тогда, ни сейчас, не было готовых совершенно кон винцирующих решений, которые бы одновременно определяли "привилегии", объясняли, как их устранить, и говорили, как следует регулировать собственность и обуздать неравенство в грядущем обществе. Во время революции каждый мог указать на прошлый опыт и идеи, и все общество было вовлечено в обширный и конфликтный процесс социального обучения. Все чувствовали, что corvées, banalités и lods принадлежат прошлому, но многие боялись, что их ликвидация без компенсации подорвет всю систему ренты и неравного владения. Поскольку никто не мог сказать, чем закончится такой процесс, существовало искушение сохранить старые права в той или иной форме. Эта позиция была вполне консервативной и понятной, однако она стала объектом яростных нападок со стороны тех, кто ее не разделял. Конфликт и неопределенность неизбежны в подобных событиях.
Последние работы также показали, что очень активные дебаты по этим вопросам, включая неравенство и собственность, волновали европейцев в эпоху Просвещения, что противоречит общепринятому мнению, выдвинутому некоторыми учеными. Джонатан Израэль проводит различие между "радикальным" Просвещением (представленным Дидро, Кондорсе, Гольбахом и Пейном) и "умеренным" Просвещением (представленным Вольтером, Монтескье, Турго и Смитом). Радикалы в целом поддерживали идею единого собрания вместо отдельных палат для каждого ордена, а также прекращение привилегий дворянства и духовенства и некоторую форму перераспределения собственности. В целом, они выступали за большее равенство классов, полов и рас. Умеренные" (которых с равным успехом можно назвать "консерваторами") с подозрением относились к единым собраниям и радикальной отмене прав собственности, будь то помещиков или рабовладельцев; они также больше верили в естественный, постепенный прогресс. За пределами Франции одним из самых известных умеренных был Адам Смит, создатель "невидимой руки" рынка. По мнению умеренных, главным достоинством рынка было именно то, что он обеспечивал прогресс человечества без насильственных потрясений или разрушения почтенных политических институтов.
Однако при более внимательном рассмотрении позиций обеих групп по вопросам неравенства и собственности различия не всегда столь очевидны. Многие из "радикалов" также склонны полагаться на "естественные силы". Возьмем, к примеру, этот типичный оптимистический отрывок из "радикального" труда Кондорсе "Esquisse d'un tableau historique des progress de l'esprit humain" (1794): "Легко доказать, что состояния естественным образом стремятся к равенству, а их чрезмерная диспропорция либо не может существовать, либо должна быстро прекратиться, если гражданские законы не установят искусственных средств для их увековечивания и объединения, и если свобода торговли и промышленности устранит преимущества, которые любой запретительный закон или фискальное право дает приобретенному богатству." Другими словами, достаточно устранить привилегии и сборы и установить равный доступ к различным профессиям и правам собственности, чтобы существующее неравенство сразу же исчезло. Тот факт, что накануне Первой мировой войны, более чем через столетие после отмены "привилегий", концентрация богатства во Франции была даже выше, чем во времена Революции, к сожалению, доказывает, что этот оптимистический взгляд был ошибочным. Конечно, Кондорсе в 1792 году предложил форму прогрессивного налогообложения, но это была относительно скромная мера (с максимальной ставкой менее 5 процентов на самые высокие доходы). Предложение Кондорсе было гораздо более ограниченным, чем предложения менее известных авторов, таких как Лакост и Граслен, которые, что интересно, были скорее практиками в области налогообложения и государственного управления, чем философами или учеными; это не помешало им внести смелые и фантазийные предложения - скорее наоборот. Наиболее подрывные акторы не всегда были теми, кого называли ученые.
В любом случае, конкретные предложения по реформам существовали, и некоторые из них исходили от наиболее ярких представителей Просвещения. Революция вполне могла бы пойти по другому пути, особенно если бы военная и политическая напряженность не была столь высока в период 1792-1795 годов, что дало бы революционным законодателям немного больше времени для экспериментов с конкретными мерами по перераспределению богатства и уменьшению неравенства. Вспомните также памфлет Томаса Пейна "Аграрная справедливость", адресованный французским законодателям в 1795 году. Он предложил ввести 10-процентный налог на наследство, доходы от которого пошли бы на финансирование амбициозного всеобщего дохода - идея, которая намного опередила свое время . 10-процентная ставка была, конечно, довольно умеренной по сравнению с высокопрогрессивными системами налогообложения, которые обсуждались и затем были приняты в двадцатом веке; более того, предложение Пейна касалось квазипропорционального налога, тогда как в предыдущие годы обсуждались многие более прогрессивные предложения. Тем не менее, он был более существенным, чем скромный 1-процентный налог, который в итоге был принят для завещаний по прямой линии в рамках налоговой системы, введенной во время Французской революции и сохранявшейся на протяжении всего XIX века.
Быстрота, с которой все изменилось после Первой мировой войны, когда в Европе и США были введены прогрессивные налоги на доходы и наследство, говорит о том, что все могло быть иначе. Быстрая смена менталитета еще более показательна: налоговый график, который раньше казался совершенно немыслимым, спустя несколько лет был признан приемлемым практически всеми. Если бы можно было спокойно и серьезно поэкспериментировать, хотя бы в течение нескольких лет, с конкретными мерами такого рода, за которые выступали Кондорсе и Пейн в 1790-х годах (в той мере, в какой можно экспериментировать с институтами такого рода) под эгидой должным образом избранного законодательного органа, ход событий мог бы быть иным. Консервативная и наполеоновская реакция отнюдь не была неизбежной, чтобы так быстро укрепить свои позиции, с возвращением сначала имущественного ценза для голосования, а затем дворян-эмигрантов и рабства, в ходе которого Наполеон создал новую имперскую аристократию. Дело не в том, чтобы переписать историю, а в том, чтобы подчеркнуть важность логики событий и конкретных исторических экспериментов в моменты политической и идеологической текучки вокруг вопросов собственности и неравенства. Вместо того чтобы детерминированно читать историю, интереснее посмотреть на прошлые события как на перекрестки идей, развилки дорог, где история могла бы пойти по другому пути.
Проприетарная идеология: Между эмансипацией и сакрализацией
В целом, Французская революция иллюстрирует напряжение, с которым мы еще не раз столкнемся в последующем. С одной стороны, проприетарная идеология имеет эмансипационное измерение, которое является реальным и о котором никогда не следует забывать. С другой стороны, она склонна наделять квазисвященным статусом существующие права собственности, независимо от их происхождения или объема. Это столь же реально, и неэгалитарные и авторитарные последствия могут быть значительными.
В основе идеологии собственничества лежит не только обещание социальной и политической стабильности, но и идея индивидуального освобождения через права собственности, которые
