во многом предвосхитили кампании по сбору средств, проводимые в наши дни. Они также создавали чувство принадлежности, которое, по крайней мере, частично не зависело от места . Лютеранские сети были плотно сплетены вокруг конкретных населенных пунктов; их укрепляло чувство близости к конкретной местности. В отличие от них, пиетисты создали приличную эпистолярную сеть агентов, помощников и друзей, которую можно было бесконечно расширять - через Центральную Европу в Россию и через Атлантику в североамериканские колонии, где пиетисты Галле внесли важный вклад в эволюцию нового мирового протестантизма.39
По замыслу Франке, весь комплекс Галле должен был быть автономным и самофинансируемым; он должен был стать "Городом Божьим", микрокосмической эмблемой способности верного труда достичь всеобъемлющего преобразования общества.40 Чтобы достичь определенной степени самодостаточности на практике, Франке поощрял коммерческие операции в приюте. Наиболее важными с финансовой точки зрения были издательство и аптека. В 1699 году приют начал продавать свои книги (напечатанные на собственных прессах) на Лейпцигской осенней ярмарке. В 1702 году в Берлине открылся филиал магазина приюта, за которым последовали филиалы в Лейпциге и Франкфурте-на-Майне. Тесно сотрудничая с преподавателями университета Галле, приютская пресса обеспечивала бесперебойный поток продаваемых рукописей, включая произведения религиозного характера и светские трактаты высокого качества. В каталоге дома за 1717 год значилось 200 наименований работ семидесяти авторов. В период с 1717 по 1723 год приют напечатал и продал не менее 35 000 трактатов с проповедями Франке.
Еще более прибыльной была торговля фармацевтическими препаратами по почте (с 1702 года), для которой приют использовал сложную систему уполномоченных агентов, охватывающую Центральную и Восточную Европу. Только с ростом этого бизнеса стала очевидной коммерческая ценность дальних сетей пиетизма. С ежегодной прибылью около 15 000 талеров в 1720-х годах "Медикаментозная экспедиция" должна была стать самым значительным вкладом в казну приюта. Дополнительный доход приносили пивоваренные, газетные и торговые операции, проводимые на территории комплекса Галле. К 1710 году первоначальное здание приюта стало центральным элементом большого автономного комплекса коммерческих и педагогических учреждений, простиравшегося на юг, на свободные земли вдали от центра города.
Успех такого масштаба был бы немыслим без согласованной поддержки правительства в Берлине и его слуг в провинции.41 Франке прекрасно понимал, что движение зависит от покровительства влиятельных друзей, и не менее усердно, чем Шпенер, культивировал придворные и правительственные связи, привнося в дело всю ту харизму и искренность, которые так трогали его студенческие аудитории в Лейпцигском университете. После встречи с Франке в 1711 году Фридрих предоставил приюту привилегию, которая перевела его в прямое подчинение новой прусской короне. За этим последовали дальнейшие привилегии, обеспечивавшие доходы из различных официальных источников.
11. Комплекс сиротского дома в Галле. Портрет его основателя, Августа Германа Франке, держит прусский орел при поддержке херувимов.
Вступление на престол Фридриха Вильгельма I, которого Франке опекал в качестве кронпринца, положило начало эпохе еще более глубокого сотрудничества. Новый монарх был беспокойной, целеустремленной, неуравновешенной личностью, склонной к приступам крайней меланхолии и душевным терзаниям. В возрасте двадцати лет, после смерти своего первого сына, он прошел через "обращение", которое придало его вере глубоко личное измерение. Здесь прослеживается сходство с Франке, чей динамизм отчасти был обусловлен ощущением экзистенциальной хрупкости веры и желанием избавиться от отчаяния и страха бессмысленности, которые мучили его до "обращения". У обоих мужчин внутренние конфликты выливались в "постоянный труд и безграничное самопожертвование" - черты, которые нашли отражение как в необычайной колонизаторской энергии пиетизма Галле, так и в неутомимом рвении "короля-солдата".42
Сотрудничество между монархией и пиетистским движением неуклонно углублялось.43 Продолжалось создание образовательных фондов в стиле Галле. Фридрих Вильгельм I нанял пиетистов, прошедших обучение в Галле, для управления новым военным приютом в Потсдаме и новой кадетской школой в Берлине. В 1717 году, когда король издал закон об обязательном школьном образовании в Бранденбурге-Пруссии, было запланировано 2000 школ (не все из них были построены) по модели Галле.44 К концу 1720-х годов обучение в течение как минимум двух семестров в университете Галле, где доминировали пиетисты (с 1729 года - четыре семестра), стало обязательным условием для государственной службы в Бранденбурге-Пруссии.45 Назначение пиетистов в Кенигсбергский университет создало параллельную базу власти в Восточной Пруссии; здесь, как и в Галле, пиетистские патронажные сети обеспечивали единомышленникам студентов путь в приходы и церковные учреждения.46 После 1730 года не только государственные служащие и священнослужители, но и большая часть прусского офицерского корпуса получали образование в школах, построенных по модели Галле и управляемых пиетистами.47
Полевые капелланы были самыми важными распространителями пиетистских ценностей в прусской армии.48 В 1718 году курфюрст Фридрих Вильгельм отделил управление военным духовенством от управления гражданской церковью, контролируемой ортодоксами, и назначил его директором выпускника Галле, Лампертуса Гедике. Гедике получил новые полномочия по назначению и надзору за армейскими капелланами и энергично использовал их в пользу кандидатов из Галле. Например, из всех армейских капелланов, назначенных на должности в герцогской Пруссии в период с 1714 по 1736 год, более половины были бывшими студентами-теологами из Галле.49 Образование кадетов, военных сирот, предназначенных для службы в армии, и детей действующих солдат также все больше переходило в руки пиетистов.
Насколько далеко идущими были последствия этого впечатляющего достижения? Трудно отделить влияние пиетистов в рамках учебной и пастырской структуры от влияния других изменений в организации и управлении вооруженными силами при Фридрихе Вильгельме I (таких как улучшение подготовки или введение кантональной системы набора). Не всем пиетистским полевым капелланам удалось пробиться в сыром мире прусской армии. Один капеллан стал жертвой своих офицеров за то, что проповедовал против танцев и пудрения волос; другой был доведен до слез насмешками и издевательствами в своем полку. Полевые капелланы не набирались по системе кантонов, и им иногда было трудно добиться уважения солдат, которые считали их "иностранцами", потому что они были родом из другой провинции.50 Тем не менее, мало кто сомневается в том, что идеалы и взгляды, пропагандируемые движением, способствовали формированию корпоративной этики прусской армии. По крайней мере, можно предположить, что относительно низкий по западноевропейским меркам уровень дезертирства среди прусских рядовых солдат во время трех Силезских войн 1740-42, 1744-5 и 1756-63 годов отражал повышенную дисциплину и моральный дух, привитые поколениям новобранцев пиетистскими капелланами и инструкторами51.51
Среди офицерского корпуса, где пиетистское движение имело ряд влиятельных друзей, вероятно, пиетисты, с их моральной строгостью и сакрализованным чувством призвания, помогли дискредитировать старый образ офицера как разбойника и азартного игрока и установить на его месте кодекс офицерского поведения, основанный на трезвости, самодисциплине и серьезном долге, который стал признаваться характерно "прусским".52 Франкский пиетизм с его одновременно мирской и сакрализованной концепцией призвания, его
