Вернее, в их отсутствие. Тишина напугала меня, и я вошел, ожидая увидеть свою жену в обмороке. Но она стояла спиной к двери, склоняясь над раковиной. Восхитился ею в тот момент. Какая сильная девушка!
— Я уеду завтра… прости…
Ну вот бля! Домолчался, сука!
— Никуда ты не уедешь. Все у нас будет хорошо, — я придвигаюсь ближе и кладу ладонь на ее плоский живот.
Меня вдруг окутывает странная радостная волна, будто осознание, что там, внутри теплого и мягкого чрева находится мой ребенок, которого я давно хотел и работал над этим, втайне от своего сладкого пломбирчика. Я не говорил Насте о своей мечте, о ребенке.
— Он не твой, Темушка… мне так жаль… — тихий безжизненный голос вымораживает мои внутренности. Я не хочу слышать его. Хочу ее хрустальный смех, который колокольчиком разносится по дому, хочу искры смеха в ее глазах.
— Мой! Я чувствую. Не знаю, как объяснить…
— Ты чувствуешь то, чего хочешь на самом деле. Но я могу доказать… Сейчас.
Она отставляет кружку и пытается встать. Но я удерживаю ее на месте.
— Ты куда?
— Сумочка. В прихожей…
— Я принесу, сиди.
Я быстро выхожу из гостиной и ищу взглядом маленькую черную сумочку, похожую на портфель в миниатюре. Вижу ее возле зеркала на полке и тут же хватаю вещь.
— Вот, — протягивает мне маленький цветной кусочек картона, который вытащила из своего красного девчачьего кошелька.
— Что это? — спрашиваю я, разглядывая на картинке влюбленную парочку, которые запускают в небо бумажный фонарь с желанием. Может тоже запустить такой? А лучше сотню. Настя протягивает руку и переворачивает картинку. А, календарь.
— Мой график. Месячные. Последний раз в октябре, за месяц до того, как я познакомилась с тобой.
— И это все твои доказательства? — улыбаюсь я, вздыхая с облегчением.
Но тут же моя улыбка испаряется, как только вижу горестный взгляд. Черт! Я должен ее успокоить и убедить, что мне плевать, чей это ребенок, а не искать доказательства, что он мой.
— Этот твой календарь ничего не значит. Я как врач, могу сказать, что много причин может быть, чтоб сбился график. Стресс, болезнь, смена климата… да что угодно, Насть! Может ты просто забыла отметить эти дни. В ноябре.
— Не надо меня уговаривать, Артем, я уже все решила, — упрямо твердит пломбирчик и настойчиво разглядывает содержимое своей кружки.
— Что? Что ты решила?
— Я вернусь на берег Черного моря… завтра. Устроюсь на работу, в любом городе. Там тепло… Рожу этого ребенка и отдам на усыновление. Аборт не смогу… не смогу убить. Многим бездетным парам нужен малыш…
— С ума сошла?! Отдать своего ребенка чужим людям! — я вскочил и стал ходить по комнате. В голове не укладывалось, решение Настены — абсурд.
— Я уже все решила… — потерянно бормочет моя жена, трясясь от нервной дрожи и стуча зубами о край кружки с горячим шоколадом, остывшим уже. — Я не Злата, вешать на тебя чужого ребенка не буду.
— Хорошо. Решила отдавать на усыновление? Отдай. Мне.
Не знаю, с какого перепугу я брякнул это, но эффект произвело. Настя удивленно уставилась на меня, даже трястись перестала.
— Ну чего смотришь? Мне по хрену, чей это ребенок. Он наш с тобой, — присаживаюсь на корточки перед любимой девочкой, честно гляжу ей в глаза и пытаюсь вложить максимум уверенности в свои слова. Только поверь, родная. — Воспитаем, Настен!
— Ты будешь его ненавидеть. Это ты сейчас так говоришь, а потом попрекать меня станешь. Да и я тоже…
— Что ты тоже? — ее неверие вызывает у меня желание так стиснуть зубы, чтобы от них осталась одна пыль.
Тихо выругиваюсь, не сдержавшись и пломбирчик застывает, испуганно глядя на меня. Да, я тоже употребляю нецензурщину. Особенно, когда обычных слов не хватает.
— Я ненавижу этого… от этого придурка если… лучше отдам… — снова заходится в истерике Настя.
Успокоил, сука!
— Послушай. Вот представь, что тут, — я снова положил руку на живот моей любимой истеричке, — тут девочка, которая похожа на тебя. Глазки красивые, цвета морской волны, румяные щечки и локоны светлые. Вот как ее отдать чужим людям, м?!
Я говорю и говорю, целый час убеждаю свою отчаявшуюся жену, подбираю слова, внушаю ей уверенность. Только вот сам ни хрена не уверен. Мечтаю, чтобы малыш оказался моим, потому что если родится пацан, похожий на того ублюдка, то это будет попадалово по полной программе.
В конце концов, решили, что послезавтра с утра едем к врачу, и Настя проходит обследование. Я уселся на диван и вытер рукавом пот со лба. Да уж, борьба за личное счастье выматывает сильнее физических нагрузок.
Двумя часами позже, когда оба, утомленные тяжелым разговором, а затем примирительными и успокаивающими ласками, спали тихо и мирно в своей уютной кровати, раздался звонок моего телефона.
Ничего не соображая со сна, я слушаю еще одну истерику, только теперь в динамике смартфона. И понимаю, что в сию секунду жизнь сделала очередной резкий поворот. И это уже не решить разговором.
Глава 43
Похоже, вместо липовой свадьбы состоятся похороны, настоящие. Павел Сергеевич умер прямо перед «торжеством» его единственной дочери. Даже мне слышно, как в трубку телефона рыдает какая-то женщина, Артем и слова вставить не может. Да и нет их у него, я вижу, что он чуть не плачет, пытаясь выдавить из себя хоть один звук.
Я придвигаюсь ближе и обнимаю любимого, пытаясь немного облегчить его боль. Чувствую, как он утыкается носом в мою ладонь, потом прикасается к ней теплыми губами. Прижимаюсь головой к его спине, слыша, как стучит беспокойное сердце.
— Я сейчас приеду, — произносит он, а я шепчу — «я с тобой». Он думает пару секунд и, покачав головой, поправляется: — Мы сейчас приедем, Анна. Крепись.
Минут десять Артем, покачиваясь, сидит на кровати. Он только постанывает, собираясь с силами.
— Пал Сергеич… отец! — кричит он так сильно, что я вздрагиваю, и внутри у меня все сжимается. — Чёрт! Как ты мог?!
Быстрые сборы и через полчаса мы уже подъезжаем к шикарному особняку, который светится всеми окнами. Артем не торопится покидать уютный салон автомобиля, смотрит вперед и кусает губу.
— Зря я тебя притащил сюда. Мне придется ездить по делам, а тут Злата и моя мать… так что, может лучше…
— Я справлюсь, — прерывая его сомнения, глажу по руке. — Я же не маленькая. Я твоя жена. Теперь скрывать наш брак нет смысла. И вдруг я пригожусь, не все же против меня в этом доме.
— Да, ты нужна Анне, я уверен. Только ты
