моей матерью была греческая монахиня,
Мой отец, в Брусе, среди турок, мулла.21
Маргуте умирает от смеха после двух канто; Пульчи не тратит на него слез, но извлекает из своей волшебной фантазии демона первого порядка, Астаротту, восставшего вместе с Люцифером. Вызванный из ада колдуном Малагиги, чтобы быстро доставить Ринальдо из Египта в Ронсесваллес, он ловко справляется с задачей и завоевывает такую привязанность Ринальдо, что христианский рыцарь предлагает молить Бога освободить Астаротту из ада. Но учтивый дьявол - прекрасный богослов и указывает, что восстание против бесконечной Справедливости - это бесконечное преступление, требующее вечного наказания. Малагиги задается вопросом, почему Бог, предвидевший все, включая непослушание Люцифера и его вечное проклятие, решил создать его; Астаротт признается, что это тайна, которую не может разрешить даже мудрый дьявол.22
На самом деле он был мудрым дьяволом, ведь Пульчи, пишущий в 1483 году, вкладывает в его уста удивительное предвосхищение Колумба. Ссылаясь на старое предупреждение у Геркулесовых столбов (Гибралтар): ne plus ultra - "дальше не ходи", - Астаротта говорит Ринальдо:
Знайте, что эта теория ложна; его кора
Отважный мореплаватель устремится в дальний путь.
Западная волна, гладкая и ровная равнина
Хотя земля и похожа на колесо.
В древние времена человек был более грубой формой,
И Геракл, возможно, покраснеет, узнав, как далеко
За пределы, которые он тщетно пытался установить.
Самая скучная морская лодка скоро взмахнет крыльями,
Люди откроют другое полушарие.
Ведь к одному общему центру стремятся все вещи,
И земля, по диковинной тайне божественной
Хорошо сбалансированный, он висит среди звездных шаров.
На наших антиподах находятся города, штаты,
И сгустились империи, о которых никто не догадывался.
Но видите, Солнце движется по западному пути.
Чтобы радовать народы ожидаемым светом.23
Это было частью метода Пульчи - начинать каждое канто, как бы оно ни было полно шутовства, благочестивым воззванием к Богу и святым; чем больше профанации, тем торжественнее пролог. Поэма заканчивается декларацией веры в благость всех религий - предложение, которое наверняка оскорбит каждого истинно верующего. Время от времени Пульчи позволяет себе робкую ересь, как, например, когда он цитирует Писание, чтобы доказать, что предвидение Христа не равно предвидению Бога-Отца, или когда он позволяет себе надеяться , что все души, даже Люцифер, в конце концов будут спасены. Но, как хороший флорентиец и другие члены окружения Лоренцо, он сохранял внешнюю верность Церкви, неразрывно связанной с итальянской жизнью. Экклезиасты не были обмануты его покорностью; когда он умер (1484), его тело отказались похоронить в освященной земле.
Если группа Лоренцо смогла создать столь разнообразную литературу в одном поколении, мы можем с полным основанием предположить и найти подобное пробуждение в других городах - Милане, Ферраре, Неаполе, Риме. За столетие между рождением Козимо и смертью Лоренцо Италия достигла и преодолела первый этап своего Возрождения. Она заново открыла Древнюю Грецию и Рим, заложила основы классической науки и сделала латынь языком мужественного великолепия и язвительной силы. Но и это еще не все: в поколение между смертью Козимо и Лоренцо Италия заново открыла свой собственный язык и душу, применила новые стандарты дикции и формы к просторечию и создала поэзию классическую по духу, но исконную и "современную" по языку и мысли, уходящую корнями в дела и проблемы своего времени или в сцены и людей сельской местности. И снова: Италия в одном поколении, благодаря Пульчи, вознесла юмористический роман в литературу, подготовила почву для Боярдо и Ариосто, даже предвосхитила улыбки Сервантеса над рыцарской суетой и притворством. Эпоха ученых отступила, подражание уступило место творчеству; итальянская литература, зачахшая после того, как Петрарка выбрал латынь для своего эпоса, возродилась. Вскоре возрождение античности было почти забыто в буйстве итальянской культуры, лидирующей в мире в области письма и наводнившей его искусством.
V. АРХИТЕКТУРА И СКУЛЬПТУРА: ЭПОХА ВЕРРОККЬО
Лоренцо с энтузиазмом продолжал медиевистскую традицию поддержки искусства. "Он был таким поклонником всех остатков античности, - писал его современник Валор, - что не было ничего, чему бы он радовался больше. Те, кто желал оказать ему услугу, имели обыкновение собирать со всех концов света медали, монеты... статуи, бюсты и все остальное, что носило печать" Древней Греции или Рима.24 Объединив свои архитектурные и скульптурные коллекции с теми, что оставили Козимо и Пьеро, он разместил их в саду между дворцом Медичи и монастырем Сан-Марко и допускал к ним всех ответственных ученых и посетителей. Ученикам, проявившим прилежание и подающим надежды, среди которых был и юный Микеланджело, он выдавал стипендию на содержание и награды за особые успехи. Вазари отмечает: "Весьма заслуживает внимания тот факт, что все те, кто учился в садах Медичи и пользовался благосклонностью Лоренцо, стали прекрасными художниками. Это можно приписать только изысканному суждению этого великого покровителя... который не просто различал гениальных людей, но имел волю и власть награждать их".25
Ключевым событием в истории искусства периода правления Лоренцо стала публикация (1486) трактата Витрувия "De architectura" (I век до н. э.), который Поджио обнаружил в монастыре Святого Галла за семьдесят лет до этого. Лоренцо полностью поддался этой жесткой классике и использовал свое влияние для распространения стиля императорского Рима. Возможно, в этом деле он принес не только пользу, но и вред, поскольку препятствовал в архитектуре тому, что плодотворно практиковалось в литературе, - развитию местных форм. Но его дух был великодушен. Благодаря его поддержке и во многих случаях на его средства Флоренция украсилась элегантными гражданскими зданиями и частными резиденциями. Он завершил церковь Сан-Лоренцо и аббатство во Фьезоле, а также привлек Джулиано да Сангалло к проектированию монастыря у ворот Сан-Галло, давшего архитектору его имя. Джулиано построил для него величественную виллу в Поджо-а-Каяно, причем так красиво, что Лоренцо рекомендовал его, когда король Неаполя Фердинанд попросил у него архитектора. О том, как любили его художники, свидетельствует последующая щедрость Джулиано, который прислал в подарок Лоренцо те же дары, что и Ферранте - бюст императора Адриана, "Спящего Амура" и другие античные скульптуры. Лоренцо добавил их к коллекции в своем саду, которая впоследствии стала основой скульптуры в галерее Уффици.
Другие богачи соперничали, а некоторые и превосходили его в великолепии своих резиденций. Около 1489 года Бенедетто да Майано построил для Филиппо Строцци Старшего самое совершенное воплощение "тосканского" стиля архитектуры, который Брунеллеско развил во дворце Питти - внутреннее великолепие и роскошь за массивным фасадом из "деревенских" или незаконченных каменных блоков. Он был начат с тщательного астрологического расчета времени, с религиозных служб в нескольких церквях и с примирительной раздачи милостыни. После смерти Бенедетто (1497)
