пытливый ум брался за одно занятие за другим - поэзия, философия, архитектура, музыка - и в каждом достигал выдающихся успехов. Полициан описывал его как образец, в котором природа соединила все свои дары: "высокий, прекрасно сложенный, с чем-то божественным в лице"; человек с проницательным взглядом, неутомимой учебой, чудесной памятью и вселенской эрудицией, красноречивый на нескольких языках, любимый женщинами и философами, столь же любезный по характеру, сколь красив лицом и выдающийся по всем качествам интеллекта. Его ум был открыт для любой философии и любой веры; он не мог найти в себе силы отвергнуть ни одну систему, ни одного человека; и хотя в последние годы жизни он отверг астрологию, он приветствовал мистицизм и магию с такой же готовностью, с какой принимал Платона и Христа. У него нашлось доброе слово для философов-схоластов, которых большинство других гуманистов отвергали как варварски выражавших абсурд. Он находил много интересного в арабской и еврейской мысли, и среди его учителей и почетных друзей было несколько евреев.16 Он изучил древнееврейскую Кабалу, невинно принял ее предполагаемую древность и объявил, что нашел в ней полные доказательства божественности Христа. Поскольку одним из его феодальных титулов был граф Конкордии, он взял на себя высокую обязанность примирить все великие религии Запада - иудаизм, христианство и ислам, их с Платоном, а Платона с Аристотелем. Хотя ему льстили все, он до конца своей короткой жизни сохранил очаровательную скромность, которую подрывало лишь бесхитростное доверие к точности своей образованности и силе человеческого разума.
Отправившись в Рим в возрасте двадцати четырех лет (1486), он поразил священников и знатоков, опубликовав список из девятисот положений, охватывающих логику, метафизику, теологию, этику, математику, физику, магию и Кабалу, включая щедрую ересь о том, что даже самый большой смертный грех, будучи конечным, не может заслуживать вечного наказания. Пико заявил о своей готовности защищать любое из этих положений или все из них в публичных дебатах против любого человека и предложил оплатить дорожные расходы любого претендента, из какой бы страны он ни прибыл. В качестве предисловия к этому философскому турниру он подготовил знаменитую орацию, позже озаглавленную De hominis dignitate ("О достоинстве человека"), в которой с юношеским пылом выражалось высокое мнение гуманистов, противоречащее большинству средневековых взглядов, о человеческом роде. "В школах принято считать, - писал Пико, - что человек - это маленький мир, в котором мы можем различить тело, состоящее из земных элементов, и небесный дух, и растительную душу растений, и чувства низших животных, и разум, и ум ангелов, и подобие Бога".17 А затем Пико вложил в уста Самого Бога, как слова, сказанные Адаму, божественное свидетельство о безграничных возможностях человека: "Я создал тебя ни небесным, ни земным... чтобы ты мог свободно формировать и преодолевать себя. Ты можешь превратиться в зверя или родиться заново, обретя божественное подобие". К этому Пико добавил, в высоком духе молодого Возрождения:
Это кульминационный дар Бога, это высшее и чудесное счастье человека... что он может быть тем, кем хочет быть. Животные с момента своего рождения несут в себе от тел своих матерей все, что им суждено иметь или быть; высшие духи [ангелы] с самого начала являются тем, чем они будут всегда. Но Бог-Отец с самого рождения наделил человека семенами всех возможностей и всех жизней.18
Никто не захотел принять многогранный вызов Пико, но папа Иннокентий VIII осудил три предложения как еретические. Поскольку они составляли столь малую долю от общего числа, Пико мог рассчитывать на пощаду, и действительно, Иннокентий не стал настаивать на своем. Но Пико опубликовал осторожное опровержение и уехал в Париж, где университет предложил ему защиту. В 1493 году Александр VI с присущим ему великодушием уведомил Пико, что все прощено. Вернувшись во Флоренцию, Пико стал набожным последователем Савонаролы, отказался от стремления к всезнанию, сжег свои пять томов любовной поэзии, отдал свое состояние на обеспечение брачного приданого для бедных девушек, а сам принял полумонашеский образ жизни. Он подумывал о вступлении в доминиканский орден, но умер, так и не успев принять решение, будучи еще тридцатиоднолетним юношей. Его влияние сохранилось на всю его короткую карьеру и вдохновило Рейхлина продолжить в Германии изучение иврита, которое было одной из страстей жизни Пико.
Полициан, который щедро восхищался Пико и исправлял его стихи с самыми любезными извинениями, был человеком менее метеоритной привлекательности, но более глубокого проникновения и более значительных свершений. Анджелус Бассус, как он первоначально называл себя - Анджело Амброгини, как его называли некоторые, - получил свое более известное имя от Монте Полициано, во флорентийской глубинке. Приехав во Флоренцию, он изучал латынь у Кристофоро Ландино, греческий у Андроника Салоникского, платонизм у Фичино и аристотелевскую философию у Аргиропулоса. В шестнадцать лет он начал переводить Гомера на латынь, настолько идиоматичную и энергичную, что она казалась продуктом по меньшей мере Серебряного века римской поэзии. Закончив первые две книги, он отправил их Лоренцо. Этот князь-меценат, внимательный к любому совершенству, поощрил его к продолжению работы, взял его в свой дом в качестве воспитателя своего сына Пьеро и обеспечил все его нужды. Освободившись от нужды, Полициан редактировал древние тексты - в том числе "Пандекты" Юстиниана - с ученостью и рассудительностью, заслужившими всеобщее одобрение. Когда Ландино опубликовал издание Горация, Полициан предварил его одой, сравнимой по латинскому языку, фразеологии и сложному стихосложению со стихами самого Горация. Его лекции по классической литературе посещали Медичи, Пико делла Мирандола и иностранные студенты - Рейхлин, Гроцин, Линакр и другие, - которые слышали за Альпами эхо его славы ученого, поэта и оратора на трех языках. Нередко он предварял лекцию обширной латинской поэмой, написанной специально для этого случая; одно из таких произведений, написанное звучным гекзаметром, было не чем иным, как историей поэзии от Гомера до Боккаччо. Эта и другие поэмы, опубликованные Полицианом под названием "Sylvae", открыли латинский стиль, столь легкий и беглый, столь яркий по образности, что гуманисты прославили его как своего мастера, несмотря на его молодость, и радовались, что благородный язык, который они стремились восстановить, был научен жить заново.
Став почти латинским классиком, Полициан с плодотворной легкостью создал череду итальянских стихотворений, не имеющих себе равных между Петраркой и Ариосто. Когда брат Лоренцо Джулиано выиграл поединок в 1475 году, Полициан описал La giostra in ottava rima с мелодичной элегантностью; а в La bella Simonetta он воспел аристократическую красоту возлюбленной Джулиано с таким красноречием и изяществом, что итальянская любовная поэзия приобрела после этого новую изысканность дикции и
