в мастерских, где не было войск, и сеяла напряженность в рядах городских объединенных профессий.7 В худые времена, когда дополнительную работу было трудно найти, иждивенцев солдат гарнизона можно было увидеть попрошайничающими на улицах.8 Солдаты, обладая привилегированными знаниями об окружающих город укреплениях, также занимались контрабандой товаров через акцизные границы.9 Более того, один из исследователей предположил, что "милитаризация гражданского общества привела к произвольному и малорегулируемому господству армии в гарнизонных городах, что способствовало созданию атмосферы пассивности среди бюргерского населения и магистратов".10
Не стоит заходить слишком далеко в этом споре. Солдаты, безусловно, были привычным зрелищем на улицах гарнизонных городов и важнейшим компонентом социальной сцены на всех уровнях - от таверны до патрицианского салона. Но мало свидетельств того, что это было связано с проникновением в городское гражданское общество милитаристских ценностей или моделей поведения. Система воинской повинности, установленная в Пруссии, допускала широкий спектр исключений, освобождавших молодых людей из мещанских сословий от юридической обязанности служить. К ним относились не только сыновья отцов из высшего слоя среднего класса, которые должны были получить академическую степень или сделать карьеру в торговле или управлении экономикой, но и сыновья мастеров-ремесленников различных привилегированных профессий, которые обучались ремеслу своего отца. По оценкам, во всех землях Гогенцоллернов такими исключениями воспользовались около 1,7 миллиона мужчин.11
Бранденбургско-прусская армия мирного времени XVIII века в любом случае не была институтом, способным трансформировать мировоззрение и чувства своих рекрутов путем систематической социализации и индоктринации. Военное дело в городах XVIII века было пористым и слабо организованным. Базовая подготовка длилась менее года (ее продолжительность определялась местными условиями и сильно варьировалась в зависимости от места службы), и даже на этом этапе солдаты не подвергались "децивилизации" через изоляцию от окружающего их общества. Напротив: если они были женаты, то жили в казармах вместе с женами и другими иждивенцами - армия еще не была исключительно мужским делом, каким она станет позже. (Более того, браки поощрялись для иностранных рекрутов как способ более прочно привязать их к прусской службе.12) Если же они не были женаты, то должны были искать жилье у мещан. Что касается тех солдат, которые пожелали остаться на службе после завершения базового обучения, то, как мы видели, военные обязанности отнимали у них так мало времени, что они могли подрабатывать различными видами случайного труда. Некоторые солдаты получали дополнительные карманные деньги, неся караульную службу вместо других, которые не работали за зарплату. Очевидно, что между военнослужащими и населением городов сложился симбиоз,13 Точно так же, как большое количество студентов-квартирантов вносило заметный вклад в социальную структуру и местную экономику университетских городов. Но солдаты не больше "милитаризировали" свои гарнизонные города, чем студенты "академизировали" свои. Конечно, между городскими советами и военными властями возникали споры (как и между мещанами и студентами), но они в основном демонстрировали готовность "гражданских" властей протестовать, когда они видели, что местные командиры переступают границы своих полномочий.
15. Жена солдата, просящая милостыню. Гравюра Даниэля Ходовецкого, 1764 год.
Нет достаточных оснований полагать, что проникновение в города рудиментарного государственного чиновничества подавляло дух местной инициативы. Королевские чиновники, назначенные на административные должности в крупных городах, не выступали в роли властных проводников центральной политики, направленной на лишение городской элиты прав и возможностей. Напротив, многие из них "уходили в себя", общались или даже вступали в браки с городской элитой и вставали на сторону городских властей в спорах с местными военачальниками или другими центральными органами власти. Сохранение коррупции и кумовства во многих городских органах власти - верный признак того, что местные патронажные сети были живы и действовали, - говорит о том, что олигархии, контролировавшие дела городов, не были вытеснены проникновением государства. Олигархи, со своей стороны, усердно выращивали вновь прибывших государственных чиновников и во многих случаях преуспели в их подчинении местным интересам.14
Более того, динамичные и инновационные элементы в городской буржуазии появились задолго до 1800 года. В последней трети XVIII века изменения в структуре городского производства и торговли привели к появлению новой элиты, состоящей в основном из купцов, предпринимателей и промышленников (а не гильдий, которые доминировали на традиционной сцене).15 Представители этой элиты принимали самое активное участие в местном городском управлении - на добровольной или почетной основе. Они входили в муниципальные органы управления (Magistratskollegien), в советы гильдий и корпораций, в административные советы школ, церквей и местных благотворительных организаций.
Особенно ярко эта тенденция проявлялась в малых и средних городах, поскольку здесь местная администрация полностью зависела от помощи добровольных знатных лиц. Например, в Остервике (провинция Хальберштадт) в городском сенате заседал фабрикант шерсти Кристиан Х. Бёттхер, а в Пренцлау (Укермарк) купец Иоганн Гранце был также помощником судьи в городском суде. Мэры городов Бург и Ашерслебен были местными предпринимателями.16 Можно перечислить сотни подобных случаев по всей Пруссии. Иными словами, управление прусскими городами не находилось исключительно в руках наемных государственных служащих, а зависело от огромных резервов местного волюнтаризма среди наиболее предприимчивых и новаторских элементов буржуазии. В городах прусских земель - да и во всей Западной Европе - "угасали" привилегии и местная автономия традиционной корпоративной системы, поддерживаемой древними обычаями и кодексами чести квалифицированных ремесленников. На смену им пришла новая и динамичная элита, чьи амбиции выражались в предпринимательской экспансии и принятии на себя неформального лидерства в городских делах.
Добровольные общества, основанные в некоторых средних городах в последней трети XVIII века, являются еще одним свидетельством растущей культурной и гражданской активности бюргерских классов. Например, в Хальберштадте с 1778 года активно действовало Литературное общество, которое служило местом встреч образованных бюргеров города и чья значительная печатная продукция отражала смесь региональной гордости и прусского патриотизма. В Вестфальском Соэсте местный судья основал Общество патриотических друзей и энтузиастов региональной истории, целью которого, как сообщалось в региональном журнале Das Westphälische Magazin, было составление первой всеобъемлющей и архивно-исследовательской истории города. В университетском городе Франкфурт-на-Одере немецкое общество, основанное в 1740-х годах, занималось развитием языка и литературы; позже к нему присоединились Ученое общество и масонская ложа.17 В этих городах, а также во многих небольших провинциальных городках образование становилось важнейшим признаком нового социального статуса. В частности, примерно с середины века образованная буржуазия (состоящая из юристов, школьных учителей, пасторов, судей, врачей и других) начала отделяться от традиционной ремесленной элиты, формируя свои собственные социальные сети внутри городов и между ними.18
Зачастую именно ведущие мещане отдельных городов добивались улучшения местного школьного образования - области, в которой государство, несмотря на все свои неоднократные указы, во многих местах терпело полное фиаско. Начиная с 1770-х годов, волна новых или улучшенных школ свидетельствует о растущем
