Именно здесь эта школа объяснения чуда иногда незаметно сливается с первой школой, которая говорит, что японская культура и японский национальный характер поддерживают экономику. Амайя, например, связывает три священных сокровища с традиционным миром семьи (иэ), деревни (мам) и провинции (ко ни), которые, по его мнению, были гомогенизированы и реинкарнированы сегодня в рамках промышленного предприятия". Следует отметить, что утверждения такого рода являются формой пропаганды, направленной на защиту этих особых институтов от враждебных (часто иностранных) критиков. Обширные исследования, проведенные учеными в Японии и за рубежом, показали, что практически все так называемые специальные институты появились в двадцатом веке и, как правило, не ранее эпохи Первой мировой войны.
Например, пожизненная занятость объясняется несколькими факторами, включая усилия, предпринятые во время Первой мировой войны, чтобы сдержать рост левого движения за социальные реформы; ввоз большого количества корейских и тайваньских рабочих в 1920-е годы, что заставило японских рабочих искать гарантии занятости любой ценой; а также деятельность компаний по производству боеприпасов во время войны, которые должны были гарантировать работу своим лучшим сотрудникам, чтобы удержать их. Р. Р. Доре, один из ведущих специалистов по японскому индустриализму, резюмирует состояние поиска по этому вопросу следующим образом: "Система занятости в Японии в 1900 году была практически такой же рыночно-ориентированной, как и в Великобритании. Это были сознательные институциональные инновации, которые начали формировать японскую систему в первые два десятилетия этого века, усовершенствовали систему корпоративного семейства (или того, что можно назвать корпоративным патернализмом) в 1930-х годах и перестроили систему с учетом новой силы профсоюзов в конце 1940-х годов, чтобы создать то, что [Дор] называет "благополучным корпоративизмом" сегодняшнего дня".
Накамура Такатуса находит корни целого ряда важных институтов в эпохе контроля военного времени, включая кэйрэцу, ориентированные на банки (промышленные группы, основанные на системе назначенных финансовых органов того времени), и систему субподряда, которая, хотя и существовала до войны, была значительно усилена принудительным слиянием средних и малых предприятий с крупными производителями оборудования (так называемое кигё сэй#i, или "перенастройка предприятия", о которой говорится в главе 5)".
Существует несколько способов, с помощью которых правительство повлияло на структуру специальных институтов Японии. Многие из этих институтов были созданы непосредственно в ходе кампании по "рационализации промышленности" 1930-х годов или в ходе Тихоокеанской войны. Когда правительство не создавало их напрямую, оно, тем не менее, признавало их полезность для своих целей и старалось укрепить их. Примером может служить сберегательная система. Возможно, как утверждают многие комментаторы, сбережения частных японских домохозяйств - самый высокий показатель доли сбережений в ВНП, когда-либо зафиксированный в рыночной экономике в мирное время, - объясняются природной бережливостью японцев. Но есть и сильные внешние факторы, побуждающие японцев к сбережениям: сравнительно слабая система социального обеспечения; система оплаты труда, включающая крупные единовременные выплаты дважды в год; пенсионная система, существенно сокращающая доход работника до достижения им 60 лет; дефицит нового жилья и земельных участков, а также надбавка за университетское образование для своих детей, что требует больших расходов; развитая система потребительского кредита; управляемая государством почтово-сберегательная система с пуаранами; конкурентоспособные процентные ставки; отсутствие развитого рынка капитала или других альтернатив личным сбережениям; и значительное освобождение от подоходного налога на проценты, получаемые по сберегательным счетам. Правительство вполне осознает эти стимулы к сбережениям и тот факт, что деньги, размещенные в почтовой сберегательной системе, поступают непосредственно на счета Министерства финансов, где они могут быть реинвестированы в соответствии с планами правительства. Возможно, врожденная бережливость действительно играет определенную роль в этой системе, но правительство упорно работает над тем, чтобы привить эту бережливость.
Теория "бесплатной езды", четвертая категория объяснений, утверждает, что Япония является бенефициаром своего послевоенного союза с Соединенными Штатами и что этот союз объясняет если не весь, то, по крайней мере, чудесную часть быстрого экономического роста Японии. Существует три способа, с помощью которых Япония, как утверждается, получила свободу действий: отсутствие расходов на оборону, свободный доступ к своему основному экспортному рынку и относительно дешевая передача технологий.
Несмотря на то, что Японии не приходилось тратить значительную часть своего национального дохода на вооружение, этот фактор не мог существенно повлиять на темпы ее роста. Если бы общий уровень инвестиций в Японии был очень низким - например, как в Китае, - тогда требования обороны могли бы оказать тормозящее воздействие. Но в Японии, где капиталовооруженность превышала 30 % ВНП в период высоких темпов роста, эффект от низких оборонных расходов был незначительным. Пример Южной Кореи и Тайваня, которые следовали японской стратегии высоких инвестиций с такими же или даже более впечатляющими результатами, иллюстрирует этот тезис: их очень высокие расходы на оборону практически не повлияли на экономические показатели.
Случай с экспортом более важен. Япония извлекла огромную выгоду из открытой торговой системы, сложившейся во всем мире после Второй мировой войны, и руководители японского правительства неоднократно признавали благоприятное воздействие на нее таких институтов, как Генеральное соглашение по тарифам и торговле, Международный валютный фонд и, до 1971 года, стабильные обменные курсы - всех институтов, в создании которых они не принимали никакого участия. Более того, в своих пессимистических настроениях руководители MITI рассуждали об историческом наблюдении, что великие экономические достижения Японии пришлись на относительно открытые периоды мировой торговли - со времен реставрации Мэйдзи до Первой мировой войны и с 1945 по 1970 год, - и выражали опасения, что эпоха после 1970-х годов может напоминать 1920-45 годы, если смотреть на нее в исторической перспективе."
Тем не менее, для нашего обсуждения важно то, что рост Японии зависел не столько от экспорта, сколько от развития внутреннего рынка (в два раза меньшего, чем внутренний). Элеонора Хэдли отмечает, что, хотя экономика Японии в начале 60-х годов была примерно в три раза больше, чем в 1934-36 годах, доля экспорта в ВНП составляла лишь две трети от того, что было в середине 1930-х годов*. К концу 1960-х годов экспорт Японии составлял лишь 9,6 % ВНП, по сравнению, например, с 19,8 % в Канаде". С 1953 по 1972 год зависимость Японии от экспорта и импорта в процентах от ВНП в постоянных ценах была неизменно ниже, чем у Франции, Германии, Италии, Великобритании или европейских стран ОЭСР в целом. Японский экспорт составлял около 11,3 процента ВНП, а импорт - 10,2 процента, в то время как европейские показатели ОЭСР составляли 21,2 и 20,9 процента соответственно." Несомненно, Япония, как густонаселенная страна с дефицитом ресурсов, вынуждена экспортировать, чтобы оплачивать жизненно важный импорт, но внешние продажи не были главным фактором, определявшим ее экономическую активность во время
