одурманенные зельем, совершают преступления куда более изощренные. Ты скажешь, Иоганн, что человеческая история, как на китах, зиждется на деньгах, любви, коварстве, неудачах и лишь изредка — на удивительных событиях, и будешь прав. Но скажи мне, куда делись красота и изящество, с которыми совершались великие убийства и великие злодеяния? Куда исчезла аква-тофана, почему ни один ушлый ювелир не умерщвляет своего незадачливого конкурента, подсыпав ему в пищу толченый алмаз, почему сильные мира сего не начинают утро с приема противоядия или минимальной доли яда, как это делалось в прошлом, дабы предотвратить смерть от отравления, а все больше склоняются к чаю или кофе, и да, признаюсь честно, мой дорогой Иоганн, даже я давно уже предпочитаю скучную и сытую жизнь и не ношу на поясе кинжал, чтобы где-нибудь в переулке подкараулить несчастного, зарезать да и смотреть, как плавится в предсмертных корчах бедолага, ибо современные маньяки справляются с этим лучше, не в пример лучше, а что касается кофе, ох, что касается кофе, то и я, признаюсь честно, стал так до него охоч, что, не поверишь, если буду выбирать между ночью с хорошенькой ведьмочкой или чашкой крепкого свежесваренного эспрессо, то… Ах, Иоганн, уже почти светает.
— Der Teufel, — молвил фон Хоффман, завороженный непривычно долгой тирадой своего господина, — меня убили, зарезав ножом, не романтичным кинжалом из, например, дамасской стали, а обычным кухонным ножом, который моя, как я считал, возлюбленная стащила из кухни своих хозяев, и это, верите или нет, было совсем не красиво. Я просто лежал на земле, истекая кровью, изо всех ран на моем теле сочилась кровь, из моего рта сочилась кровь, и вся моя накрахмаленная, прежде белоснежная сорочка была в крови. Когда я это увидел, то чуть было не умер второй раз!
— А меня в пьяной драке убили, — напомнил о себе Блаватский, обладавший великолепным чувством момента. — В Петрограде. И главное, все так кричали, боялись, большевики идут, большевики идут… а убили меня свои. Пойдемте уже внутрь, здесь холодно, аж зубы стучат.
— Что ж, господа, — Векслер готов был последовать за пустомелей Блаватским, но он привык, что последнее слово всегда остается за ним, — красоты мы здесь не увидим. А тот бледный юноша, что, изнывая от внутреннего холода, трясся в моем кабинете, пытаясь тем не менее сохранить хорошую мину при плохой игре, боюсь, тот юноша многому сможет меня научить. И что-то мне подсказывает, что мы не раз его увидим здесь. О, он достойный продолжатель своего рода, достойный. Думал я поначалу, будто бы нет в нем силы ума и силы характера, будто бы не хватает стойкости и отваги, будто бы нет в нем столь любимого мною безрассудства, безрассудства, которого так много в нашем Блаватском… Иоганн, да не смотри на меня так… хоть отбавляй. Однако же я ошибался. Этот юноша — наш, очень скоро он это осознает.
4
Над кладбищем висела круглобокая, ладная и очень яркая луна.
Весь день Костя провел в городской библиотеке. Да, в Воскресенске-33, оказывается, была библиотека, и туда можно было записаться взрослому человеку, просто предъявив паспорт. Если бы еще месяц назад Косте сказали, что он будет проводить время в таком сомнительном заведении, как библиотека, он бы рассмеялся и покрутил пальцем у виска, и тем не менее он просидел почти полный рабочий день в пыльном помещении с лакированными столами, драценами в горшках, облупленными подоконниками и ветхими стеллажами, словно бы перенесенными в это помещение из какой-нибудь образцовой советской квартиры.
Костю интересовала подборка газеты «Воскресенский рабочий» за период с 1995 по 2012 годы — даты были выбраны приблизительно. Он нашел все имена и фамилии, которые искал, — на пыльных, пахнущих старой типографской краской и памятью страницах, пожелтевших от времени, как сухие осенние листья.
«Тусовочка!» — с грустью подумал Костя.
И действительно, в этих некрологах была вся честная векслеровская компания.
Ника Тауберг, 26 августа 1973 г. — 11 октября 1996 г.
Минувшая пятница была ознаменована несколькими криминальными происшествиями. Вечером 26 августа в квартире по адресу ул. Кирова, 44 была зверски убита жительница Воскресенска-33 Ника Тауберг. Девушка получила около двадцати ножевых ранений, в результате которых…
Дальнейшее Косте было известно. Да и образ самой Ники, в этой ее жеваной курточке лилового цвета, застрял в памяти с фотографической точностью. Впрочем, на вечеринке она выглядела роскошно.
А вот и продолжение, последовавшее спустя десять лет, — сиквел вышел не менее трагичным:
10 октября 2006 года в своей квартире был убит известный в Воскресенске-33 предприниматель, владелец сети продуктовых магазинов…
Это история тоже была известна Косте, более того, он даже понаблюдал убийство этого самого предпринимателя — болтающуюся вялую сосиску он с удовольствием развидел бы обратно. Это убийство было омерзительным (а с каким наслаждением эта Ника потом облизала нож!), но Костя вспоминал об этом не без удовольствия, да и сам предприниматель получил по заслугам.
Ясмина Керн, 1988–2008 годы
Самоубийца, которая свела счеты из-за несчастной любви, спрыгнув с крыши недостроенного здания роддома. Роскошная, ухоженная Ясмина с идеальными локонами и безупречным маникюром. Безупречным маникюром и шрамами на внутренней стороне запястья — это была первая, неудачная попытка уйти из жизни. Ясмина Керн, которая только после смерти смогла обрести любовь — ведь это смерть свела ее с несчастной Никой, смерть и немного Векслер.
Что за веселое место этот ваш ад, черт побери! Костя, который был уже не в силах переваривать информацию, вышел на крыльцо покурить, по дороге взяв стаканчик кофе в вендинговом аппарате. Кофе был невкусным — кислым и горьким одновременно. Костя уселся на холодную бетонную ступеньку, а крохотный стаканчик поставил рядом с собой.
«Что ты такое, Воскресенск-33?» Костя меланхолично наблюдал за тем, как дым от сигареты поднимается наверх, к небу и свободе.
Что это за город такой, в котором умереть спокойно нельзя?
Но больше всего Костю расстроили даже не Ника с Ясминой. Балакирева. Елена Витальевна, она же теть Лена. Она умерла в 2010 году от цирроза печени. Умирала она тяжело, в палате городской больницы, забытая всеми, кроме единственного сына, который — что за дьявольская усмешка судьбы?! — уже сам был три года как мертв.
Кстати, заметок о той катастрофе на Соловьевском шоссе было очень много. Разумеется, во всех этих заметках было написано, что Балакирев и был за рулем разбитой «Тойоты». Разумеется. Потому что настоящего убийцу эвакуировал сам Роберт Векслер. Deus ex machina.
На какое-то время Костя отвлекся от мрачных мыслей. В одном из выпусков «Воскресенского рабочего» была огромная статья про Виктора Григорьева, озаглавленная: «Бизнесмен,
