точностью. Однако очевидно, что готовность крестьян протестовать против одностороннего повышения трудовой ренты и подрывать долгосрочную эффективность их деятельности путем неисполнительности или саботажа ставила помещиков в затруднительное положение. Когда в 1752 году один из фон Арнимов унаследовал часть поместья в Бёкенберге в Уккермарке, он обнаружил, что поля полны колючек и "доведены до самого плачевного состояния крестьянскими трудовыми повинностями". Вместо этого фон Арним решил построить дома на собственные средства и заселить землю семьями наемных рабочих, работавших непосредственно на него.51 Это был один из ярких примеров того, как непокорность крестьян снижала стоимость трудовых услуг, поощряла использование наемного труда и ускоряла переход к системе, полностью основанной на оплате труда, которая постепенно разрушала "феодальную" структуру восточно-эльбских поместий.
ГЕНДЕР, ВЛАСТЬ И СОСЛОВНОЕ ОБЩЕСТВО
Очень очевидной и пока малозаметной чертой образа "прусского юнкера" является его ярко выраженный мужской характер. Одной из точек кристаллизации корпоративной дворянской идеологии, возникшей в прусских землях в конце XVIII - начале XIX веков, стала концепция "целостного хозяйства" (ganzes Haus) под властью благодетельного патера или хаусватера, чья власть и управление распространялись не только на членов его семьи, но и на крестьян, полудержателей, домашних слуг и прочих обитателей поместья. В XVII и XVIII веках процветающий жанр нехудожественных произведений был посвящен представлению об идеальном поместье, упорядоченном и самодостаточном, скрепленном узами взаимной зависимости и обязательств и управляемом главой патриархальной семьи.52
Отдаленные отголоски этого идеального типа можно обнаружить в замечательной элегии Теодора Фонтане на старое дворянство "Штехлин", где гуманные добродетели идеализированной социальной элиты, время которой уходит, воплощены в ворчливом, но любящем деревенском сквайре Дубславе фон Штехлине. Архетип отца семейства все еще узнаваем в престарелом Штехлине, но более широкие принадлежности домашнего хозяйства, мужские и женские, отошли на второй план; глава дома вырван из своего окружения, чтобы представлять трудности и субъективность своего класса в целом (Фонтан делает это возможным, заставляя жену Штехлина умереть молодой до начала действия романа). В этом смысле Фонтан маскулинизирует мир поместья так, что он кажется чуждым даже патриархальному миру, на который ссылалась Hausvaterliteratur предыдущего века. Ностальгические воспоминания Фонтане о касте юнкеров были настолько сильны, что стали своего рода виртуальной памятью для литературных слоев Пруссии конца XIX - начала XX века. Именно на мир Фонтане ссылался историк Вейт Валентин, описывая прусских юнкеров как "тихих флегматичных людей, высокомерных и любезных, великолепных и невозможных, которые отвергали все, что отличалось от их рода, были слишком возвышенны, чтобы хвастаться, называли свою загородную резиденцию "домом", а парк - "садом""53.53
Тенденция воспринимать юнкера как ярко выраженный мужской тип была усилена ассоциацией с военной службой, которая наложила неизгладимый отпечаток на визуальные образы юнкерского сословия, до сих пор формирующие наше представление о том, кем они были. Карикатуры, появившиеся в сатирических журналах 1890-х и 1900-х годов, были посвящены прежде всего офицерам в форме. На страницах мюнхенского журнала Simplicissimus "юнкер" - это тщеславный, безрассудный молодой человек, застегнутый на все пуговицы в гротескно тесной военной форме и стремящийся растратить унаследованное богатство за игровыми столами, или безжалостный бабник и невежда, который думает, что "Чарльз Диккенс" - это кличка скаковой лошади, и принимает "матрикуляцию" за еврейский праздник. Физический тип, увековеченный Эрихом фон Штрогеймом в фильме Жана Ренуара "Великая иллюзия" 1937 года, до сих пор вполне узнаваем как один из канонических современных европейских типов: стройное узкоплечее тело, подстриженные волосы, строгие усы, позированное, невыразительное выражение лица и сверкающий монокль (который для театрального эффекта можно периодически опускать).54
16. Юнкер. Карикатура Э. Фельтнера из сатирического журнала "Симплициссимус".
Суть этого краткого отступления не в том, чтобы осудить подобные конструкции как ложные (ведь они, безусловно, отражали важные аспекты того, что означал "класс юнкеров" для их буржуазных поклонников и противников, и, более того, были в определенной степени усвоены самими юнкерами). Дело, скорее, в том, что одним из их последствий стало исчезновение из поля зрения женщин, которые обеспечивали функционирование поместий в классическую эпоху коммерческого манориализма, не только поддерживая общительность и коммуникативные сети, делавшие жизнь в прусских провинциях сносной, но и внося свой вклад в управление финансами и персоналом. Если мы вернемся к имению Клейстов в Ставенове, то обнаружим, что в течение двух десятилетий между 1738 и 1758 годами всем имением управляла Мария Елизавета фон Клейст, вдова полковника Андреаса Иоахима, который умер в 1738 году. Фрау фон Клейст энергично взыскивала непогашенные долги как через собственный помещичий суд, так и через иски, поданные в Палатный суд в Берлине; она контролировала работу родового правосудия в поместье, ссудила соседу значительную сумму под 5 % годовых, принимала небольшие сберегательные вклады от различных местных жителей (включая аптекаря, рыбака, своего извозчика, трактирщика), вкладывала деньги в военные облигации и процентный вклад в местный кредитный институт корпоративного дворянства, и вообще контролировала и управляла семейным поместьем как бизнесом.55
Еще один яркий случай - Хелена Шарлотта фон Лествиц, которая в 1788 году унаследовала владение Альт-Фридланд в семидесяти километрах к востоку от Берлина на краю поймы Одера. Получив поместье, она приняла фамилию "фон Фридланд", предположительно для того, чтобы усилить свою идентификацию с местностью и ее жителями. В начале 1790-х годов разгорелся спор за право пользования озером, известным как Китцер-Зее, которое находилось между ее поместьем и соседним городом Альт-Квилиц. Жители деревни Альт-Квилиц требовали права косить камыш и траву на берегах озера поздней осенью, когда кормов становилось мало и требовались зимние запасы для скота. Они также требовали права красить коноплю и лен на небольших песчаных пляжах, которые усеивали берег озера со стороны Альт-Килитца. Эти притязания энергично оспаривались фрау фон Фридланд, которая утверждала, что права на камышовую стрижку на всем озере принадлежат ее светлости. Она даже провела опрос своих подданных с целью установить устную историю прав на пользование Кицер-Зее.
В январе 1793 года, после того как неоднократные жалобы в господство Альт-Квилиц не принесли удовлетворения, фрау фон Фридланд подала иск в Берлинский камерный суд. Она также уполномочила своих подданных и управляющих вооружиться дубинками, арестовать квилитцеров, режущих камыш, и конфисковать их незаконно добытый камыш. Ее подданные принялись за дело с рвением и явным удовольствием. Когда берлинский камерный суд наконец закончил свои заседания, результатом стал компромисс, направленный на сохранение лица обеих сторон и распределение между ними прав на пользование озером. Но это не устроило фрау фон Фридланд, которая сразу же подала апелляцию на приговор. Теперь она перенесла бремя своих аргументов со скандальной вырубки камыша своими соседями на пагубное воздействие их конопляного крашения на популяцию рыбы в озере. Для предотвращения конопляного промысла по берегам
