теории медицины, согласно которой человеческий организм состоит из четырех основных гуморов (черной желчи, желтой желчи, мокроты и крови), которые должны находиться в равновесии, чтобы пациент был здоров. В той мере, в какой предписывающие знания, такие как медицинские процедуры, когда-либо подвергались влиянию пропозициональных знаний, ложные пропозиции тормозили развитие человеческого понимания, способствуя тем самым ненужным страданиям людей.
Другим ключевым аспектом досовременного знания был его холистический характер или "понимание частей... как тесно взаимосвязанных и объяснимых только через ссылку на целое" . Оно полностью опиралось на веру в божество-создателя. Таким образом, анатомия человека рассматривалась как микрокосм астрономии, то есть любое утверждение о человеческом теле подразумевало нечто о космическом порядке. Это означало, что представления о мире природы имели моральные последствия. Если новое открытие подрывало одну из частей системы, то оно ставило под угрозу весь порядок. Поскольку правители обычно оправдывали свое правление теологией, нововведения напрямую угрожали их власти. Поэтому научные инновации были не только трудны, но и опасны. Чтобы избежать дестабилизирующего влияния прогресса, правители часто использовали традиционные источники знаний в качестве основания для отказа от научных открытий.
Время от времени наступали периоды, когда разум одерживал верх над традицией. В эти эпохи, которые ученые называют "эффлоресценциями", философским исследователям разрешалось свободно подвергать сомнению и обсуждать устоявшиеся знания . Эти "эпохи разума" обычно совпадали с утратой центральной власти, как, например, в период Воюющих государств в Китае или в эллинский период в Европе. Однако после восстановления центральной власти эти всплески всегда пресекались правящей элитой и заменялись ортодоксальностью и традициями.
Один из таких веков разума пришелся на эпоху Возрождения, когда европейцы заново открыли для себя античных мыслителей и начали почитать идеализированное представление о прошлом, а в конечном итоге и подвергать его сомнению. Также наблюдался рост интеллектуального плюрализма, поскольку люди знакомились с идеями других культур, с которыми европейцы столкнулись в эпоху открытий. Наконец, именно в это время личность в Западной Европе становится отдельным понятием. Личность становилась все более полным и самодостаточным понятием, то есть человек все чаще рассматривался как нечто большее, чем просто сумма его отношений с другими людьми. Этот культурный сдвиг привел к стремлению к более личным и непосредственным отношениям с Богом, не проходящим через церковь.
Это стремление, а также злоупотребления католиков, такие как коррупция в церкви и продажа индульгенций, вылились в протестантскую Реформацию, которая началась в 1517 г., когда Мартин Лютер (1483-1546) прибил свои знаменитые девяносто пять тезисов к дверям церкви в Виттенберге (Германия) (важно, что появление печатного станка, о котором подробнее будет сказано в главе 9, сделало распространение идей Лютера невозможным для подавления со стороны католических властей). Поскольку Лютер призывал к передаче власти от католической церкви к государству, протестантов поддержали многие правящие аристократы Европы. Этот раскол между католиками и протестантами в конечном итоге привел к религиозным войнам по всей Европе, в том числе и к упомянутой выше Тридцатилетней войне.
Религиозные войны были чрезвычайно разрушительными, в них гибли миллионы людей, повсеместно свирепствовали голод и чума. Это привело к росту скептицизма, поскольку различные религиозные школы соперничали друг с другом, а повсеместный хаос и разрушения заставили многих усомниться в том, что религия действительно стоит того насилия, которое она, как казалось, вдохновляет. Кроме того, люди знакомились с религиями других стран и начинали сомневаться, что какая-либо религия действительно более легитимна, чем любая другая.
Как уже отмечалось, на смену таким интеллектуальным потрясениям обычно приходит более традиционная система. Однако в Европе сохранялись политические и религиозные разногласия, во многом обусловленные Вестфальским миром. Это означало отсутствие центрального интеллектуального авторитета, а значит, и единой системы, к которой можно было бы апеллировать. Иными словами, на национальном уровне сохранялся плюрализм мысли.
Поскольку интеллектуалы в Европе не вернулись к доверию к традиционным авторитетам, они оказались перед философской дилеммой. Либо ничего нельзя доказать, как утверждали скептики, либо существует способ познания истины, не зависящий от откровения и авторитета. В итоге было выработано решение, согласно которому некоторые типы предложений могли быть пересмотрены, если было доказано, что они ложны или недостаточны. Этот способ мышления получил название критического рационализма и лучше всего иллюстрируется идеями двух крупнейших мыслителей, с которыми мы познакомились в Главе 1: Фрэнсиса Бэкона (1561-1626) и Рене Декарта (1596-1650).
Кроме того, поскольку знания теперь открывались на основе отдельных наблюдений, а не предположений о системе в целом, отдельные открытия были абсолютно независимы друг от друга. Связи стали случайными, а не объяснительными. И самое главное, больше не было ничего морально плохого в том, чтобы подвергать сомнению устоявшееся знание. Мысль и дискуссия теперь могли быть свободными, а знание - приближаться к истине.
Как следствие, прескриптивные и пропозициональные знания стали взаимосвязанными. Прескриптивные знания теперь использовались для оспаривания и уточнения пропозициональных знаний, а поскольку пропозициональные знания теперь были укоренены в реальности, они могли служить интеллектуальной основой для прескриптивных инноваций. Экспериментирование больше не зависело от случайных ошибок, а могло проводиться сознательно с помощью научного поиска. Иными словами, наука и техника стали помогать друг другу.
Это не значит, что религия и магия вдруг потеряли всякое влияние. Они были и остаются мощной культурной силой, но утратили монополию на интеллектуальное мышление. Традиционные системы знаний сохранялись, но теперь аргументированные доводы не отбрасывались только потому, что они противоречили священному тексту, по крайней мере, в европейском контексте. Впервые в истории разум не был вытеснен элитой. В условиях жесткой конкуренции в Европе практические военные и экономические преимущества свободомыслия были крайне важны: от них зависело выживание правящей элиты.
...и изменения в этике
Одновременно с геополитической конкуренцией, ростом населения, вызванным Колумбийским обменом, и революцией в мышлении происходило изменение этических норм, определяющих отношение людей к инновациям и коммерции. Инновации и коммерция тесно связаны между собой, поскольку, как отмечает американский историк экономики Дейрдре Макклоски, инноваций "недостаточно [для технического и материального прогресса]. Ее нужно проверить, выгодно ли она работает". Механизмом проверки эффективности инноваций, как мы увидим в главе 9, является торговля или коммерция. Поэтому рассмотрим, как менялось отношение европейцев к инновациям и коммерции с течением времени.
У древних греков и римлян не было специального слова для обозначения инноваций. При этом новизна или отклонение от нормы, как правило, имели политический и негативный оттенок. Например, греческий историк Геродот (484-425 гг. до н.э.) описывает реакцию персидского императора Дария Великого на известие о том, что греки разграбили персидский город Сарды. Дарий вызвал к себе правителя области, прилегающей к Сардам, и сказал ему: "Мне доложили... что твой
