его вековой нищеты. Домовладельцы стонали от непосильных налогов, а бунты протеста будоражили Кремону и Лоди. Лодовико отвечал, что деньги нужны ему для строительства новых больниц и ухода за больными, для поддержки университетов Павии и Милана, для финансирования экспериментов в области сельского хозяйства, селекции и промышленности, а также для того, чтобы поразить искусством и пышным великолепием своих придворных послов, правительства которых уважали только те государства, которые были богаты и сильны.
Милан не был убежден, но, похоже, разделил счастье Лодовико, когда тот привел к нему в качестве невесты самую нежную и любвеобильную из феррарских принцесс (1491). Он не претендовал на то, что может сравниться с живой девственностью Беатриче д'Эсте; ему было уже тридцать девять, и он успел послужить нескольким любовницам, которые подарили ему двух сыновей и дочь - нежную Бьянку, которую он любил так же, как его отец любил страстную даму, от которой она получила свое имя. Беатриче не возражала против этих обычных приготовлений мужчины эпохи Возрождения к моногамии; но когда она добралась до Милана, то была потрясена, обнаружив, что последняя любовница ее господина, прекрасная Чечилия Галлерани, все еще живет в апартаментах в Кастелло. Что еще хуже, Лодовико продолжал навещать Чечилию в течение двух месяцев после свадьбы; он объяснил феррарскому послу, что у него не хватило духу отослать культурную поэтессу, которая так любезно развлекала его тело и душу. Беатриче пригрозила вернуться в Феррару; Лодовико уступил и уговорил графа Бергамини жениться на Чечилии.
Беатриче было четырнадцать лет, когда она приехала к Лодовико. Она не была особенно красива; ее очарование заключалось в невинном веселье, с которым она подходила к жизни и присваивала ее себе. Она выросла в Неаполе и познала его веселье; она покинула его прежде, чем он смог испортить ее бесхитростность, но он привил ей беззаботную экстравагантность, которая теперь, на лоне богатства Лодовико, так потворствовала ей, что миланцы называли ее amantissima del lusso- безумно влюбленная в роскошь.14 Все прощали ей это, ведь она распространяла такое невинное веселье - "веселилась день и ночь", сообщает современный летописец,15 "в пении, танцах и всяческих удовольствиях", - что весь двор подхватил ее дух, и радость была безудержной. Серьезный Лодовико, спустя несколько месяцев после свадьбы, влюбился в нее и признался, что на какое-то время вся власть и мудрость стали ничтожными вещами рядом с его новым счастьем. Под его опекой она добавила душевных граций к соблазну своего юношеского очарования: она научилась произносить латинские речи, вскружила голову государственными делами и временами служила своему господину неотразимой посланницей. Ее письма к еще более знаменитой сестре, Изабелле д'Эсте, - благоухающие цветы в макиавеллиевских джунглях ренессансных распрей.16
С игривой Беатриче, ведущей танцы, и трудолюбивым Лодовико, оплачивающим счета, миланский двор стал самым роскошным не только в Италии, но и во всей Европе. Замок Сфорцеско разросся во всей своей красе: величественная центральная башня, бесконечный лабиринт роскошных комнат, инкрустированные полы, витражи, вышитые подушки и персидские ковры, гобелены, вновь повествующие о легендах Трои и Рима; здесь потолок Леонардо, там статуя Кристофоро Солари или Кристофоро Романо, и почти везде какая-нибудь роскошная реликвия греческого, римского или итальянского искусства. В этой великолепной обстановке ученые смешивались с воинами, поэты с философами, художники с генералами, и все это с женщинами, чьи природные прелести были усилены всеми изысками косметики, украшений и одежды. Мужчины, даже солдаты, были тщательно причесаны и богато одеты. Оркестры играли на множестве музыкальных инструментов, и песни наполняли залы. Пока Флоренция трепетала перед Савонаролой и сжигала суету любви и искусства, в столице Лодовико царили музыка и свободные нравы. Мужья попустительствовали похождениям своих жен в обмен на собственные экскурсии.17 Балы в масках были частым явлением, и тысяча великолепных костюмов скрывали множество грехов. Мужчины и женщины танцевали и пели, как будто нищета не преследовала городские стены, как будто Франция не планировала вторжение в Италию, как будто Неаполь не замышлял разорения Милана.
Бернардино Корио, приехавший из родного Комо к этому двору, описал его с классической пышностью в своей оживленной "Истории Милана" (ок. 1500 г.):
Двор наших принцев был великолепен, полон новых мод, нарядов и удовольствий. Тем не менее в это время добродетель так превозносилась со всех сторон, что Минерва вступила в сильное соперничество с Венерой, и каждая стремилась сделать свою школу самой блестящей. В школу Купидона приходили самые красивые юноши. Отцы отдавали ему своих дочерей, мужья - жен, братья - сестер, и так бездумно стекались они в зал любовных утех, что это считалось потрясающим явлением для тех, кто понимал. Минерва тоже всеми силами стремилась украсить свою нежную Академию. Поэтому славный и самый знаменитый принц Лодовико Сфорца призвал к себе на службу - из самых отдаленных уголков Европы - людей, наиболее сведущих в знаниях и искусствах. Здесь была греческая ученость, здесь пышно расцвели латинские стихи и проза, здесь были поэтические Музы; сюда из дальних стран съехались мастера скульптурного искусства и передовики живописи, и здесь раздавались песни и сладостные звуки всех видов и такие нежные созвучия, что казалось, они сошли с небес на этот превосходный двор.17a
Возможно, именно Беатриче в порыве материнской любви принесла катастрофу Лодовико и Италии. В 1493 году она родила ему сына, которого назвали Максимилианом в честь его крестного отца, законного наследника императорского престола. Беатриче задавалась вопросом, каким будет ее будущее и будущее мальчика, если Лодовико умрет. Ведь ее господин не имел законного права править Миланом; Джангалеаццо Сфорца с помощью неаполитанцев мог в любой момент свергнуть, сослать или убить его; а если бы Джан сумел родить сына, герцогство, предположительно, перешло бы к нему, независимо от судьбы Лодовико. Сочувствуя этим опасениям, Лодовико отправил тайное посольство к королю Максимилиану, предлагая ему в жены свою племянницу, Бьянку Марию Сфорца, с заманчивым приданым в 400 000 дукатов (5 000 000 долларов), при условии, что Максимилиан, став императором, передаст Лодовико титул и полномочия герцога Миланского. Максимилиан согласился. Следует добавить, что императоры, передавшие герцогский титул правящим Висконти, отказались санкционировать его принятие Сфорца. Юридически Милан по-прежнему подчинялся императорской власти.
Джангалеаццо был слишком занят своими собаками и врачами, чтобы забивать себе голову этими событиями, но его разгоряченная Изабелла почувствовала их тенденцию и вновь обратилась к отцу с мольбами. В январе 1494 года Альфонсо стал королем Неаполя и начал откровенно враждебную политику по отношению к миланскому регенту. Папа Александр VI был не только союзником Неаполя, он стремился объединить город Форли, которым в то время
