эксперт по "разнообразию", написавший для Los Angeles Times, назвал его "черным лицом белого господства". 207
Критическая инверсия языка
Как уже было отмечено, практически все эти манипуляции уходят корнями в другие манипуляции, такие как рассказывание контр-историй для манипулирования эмоциями и применение ревизионистской истории для реализации определенной повестки дня, которая прикрывается историей. Однако центральным элементом всей этой тактики является преднамеренное злоупотребление языком. Критические теории всех видов злоупотребляют языком, принимая узкоспециализированные и контекстуальные определения для привычных слов. По сути, они инвертируют значения повседневных слов. Эту тактику иногда обобщают под фразой: "Коммунисты разделяют ваш словарь, но не ваши словари". Еще одно простое правило, которое необходимо применять: каждый термин Woke скрывает в себе повестку дня.
Некоторые из этих лингвистических инверсий уже знакомы читателю без особых пояснений. Термины "расизм" (замененный чем-то связанным с "системами") и "антирасизм" (который является пожизненным обязательством быть теоретиком критической расы, согласно Робин ДиАнджело, и, согласно Ибраму Кенди, борьбой с дискриминацией) - очевидные примеры. Также как и термины "критический" (который трансформирует понятие критического мышления в занятие критической теорией, как мы только что видели у Элисон Бейли), "раса" (как мы видели в главе 1 в заговорщическом определении термина, которое предпочитают теоретики критической расы), и "теория" (которая означает марксистскую теорию, а не научную теорию, причем эта же манипуляция применяется и к "науке", как мы видели в предыдущей главе). Также в предыдущей главе кратко упоминалась идея "демократии", которая в марксистской теории должна предполагать коммунизм (или равенство и "справедливость", еще один манипулируемый термин), чтобы быть "истинной" демократией.
Следует отметить, что это манипулятивное искажение языка также относится к важным терминам "разнообразие" и "инклюзия", которые почти ничего не сохранили от своих первоначальных значений, за исключением почти прямой инверсии. "Разнообразие" в рамках межсекторной критической теории возникает только тогда, когда у вас есть люди, которые выглядят иначе - либо по сравнению друг с другом, либо по сравнению с "доминирующими ожиданиями" общества - и которые также могут говорить "аутентично", исходя из своей уникальной идентичности, основанной на "голосе цвета". То есть разнообразие возникает, когда у вас (в основном) есть представители групп, относящихся к критическим теориям идентичности и классифицируемых как "маргинализированные" системной властью, которые также обладают критическим сознанием по отношению к этой системе власти (то есть различные марксисты идентичности, отдающие предпочтение здоровым, трудоспособным, натуралам, белым и мужчинам). Нужно быть "формально подготовленным экспертом по расизму", согласно Кенди, или иным образом "квалифицированным специалистом по разнообразию", то есть критическим теоретиком какой-то идентичности, чтобы можно было претендовать на звание "разнообразного". В этом отношении "разнообразие" становится конформизмом через различия после прохождения через "линзу" межсекционного позиционного мышления, а "расово разнообразные" сотрудники должны быть комиссарами в Диктатуре Антирасистов. Никакой другой тип разнообразия не является "аутентичным", и, следовательно, никакой другой тип разнообразия не допускается. Вместо этого все другие формы разнообразия в совершенной инверсии реальности называются поддерживающими существующий статус-кво (поскольку они не основаны на критических теориях) и, следовательно, поддерживают существующую доминирующую концепцию общества, которая, как утверждает теория критической расы, отрицает "разнообразие".
Еще хуже обстоит дело с "инклюзией" при подлинном понимании ее смысла. Быть "инклюзивным" в рамках какой-либо критической теории не означает быть эксклюзивным в силу чего-либо, связанного с какой-либо предполагаемой системной динамикой власти в игре. Для критических теорий идентичности "включение" происходит тогда, когда исключается все, что может рассматриваться как поддержка, сохранение или утверждение системной власти, которую критические теории, как они считают, оспаривают. Таким образом, инклюзия - это предлог для исключения, цензуры и чистки, поскольку неправильные слова, образы, идеи, аргументы или даже присутствие отдельных людей могут говорить о поддержании, скажем, "превосходства белой расы" или "взгляда белого мужчины", о "колонизации" пространства или "воспроизводстве" "белизны". Поэтому для достижения инклюзии необходимо устранить любого такого человека или вещь. Таким образом, "инклюзия" инвертируется, язык злоупотребляется, а власть захватывается.
Эти злоупотребления языком не случайны и не являются причудой типа личности. Они проистекают из религиозной веры в то, что системы контролируют все, подобно языческим божествам, для которых мы всего лишь игрушки, потому что такая вера требует, чтобы идеи понимались через системную призму. "Разнообразие" означает только разнообразие в противовес системам власти; "инклюзия" означает только инклюзию в мире, где доминируют системы власти; "демократия" означает демократию только в сравнении с тем, как системы власти влияют на ее базовые предпосылки. Эти инвертированные смыслы являются специализированным языком культа, даже если они в некотором смысле паразитируют на существующих языковых системах (дискурсах), которые они разлагают. Следует вспомнить метафору вируса - слова, подобно клеткам, заражаются и изменяются так, что передают иной смысл, который сигнализирует или распространяет критическое сознание, продолжая действовать. Они становятся менее понятными для посторонних, которых можно представить как невежественных, глупых, злых или безумных за то, что они придерживаются иной точки зрения. Сам язык становится праксисом, и люди с хорошими намерениями выполняют работу (праксис) за теоретиков, не понимая, что сталкиваются с нагруженным словарем, созданным пером и устами манипуляторов.
Эти злоупотребления языком также позволяют злоупотреблять властью, лежащей в основе марксова проекта, который они описывают, в коде. Они позволяют истощить эпистемический авторитет - вы даже не понимаете этих слов на глубоком уровне; вы просто одномерны в своем понимании; вы не мыслите системно и поэтому упускаете то, что важно. Они ставят под сомнение психологический авторитет - у вас паранойя по поводу того, что вокруг вас происходит то, чего вы даже не понимаете. Они позволяют разрушить моральный авторитет: вспомните пространное признание Робин ДиАнджело о том, что она понимает, что называть всех белых людей, особенно "белых прогрессистов", расистами, "которые ежедневно наносят наибольший вред цветным людям", - это вызовет у них эмоциональный стресс, но им следует "дышать", потому что на самом деле она имеет в виду нечто другое, гораздо более конкретное, но требующее от них отдать свою жизнь бесконечному процессу унижения и работы - антирасизм как праксис. И это только в общих чертах. Возможны и более специфические манипуляции.
Возможно, одним из наиболее заметных языковых злоупотреблений (властью), к которым прибегают критические теоретики, является так называемая риторическая стратегия "motte and bailey", которая очень эффективна для атаки на психологическую позицию. Эта лингвистическая манипуляция, которую также можно назвать стратегической двусмысленностью, была впервые описана философом Николасом Шакелем в 2005 году в работе под названием "Тщетность постмодернистской методологии". Он назвал эту стратегию в честь основного средневекового замка, в котором на удобном участке земли, который защищается слабо (бейли), возводится практически неприступная крепость-башня (мотте), которую очень неприятно занимать, но которая, по крайней
