если мы хотим определить, есть ли у нас чисто временные предпочтения в распределении внутренних благ в нашей жизни. Если мы просто зададим себе этот вопрос напрямую, наше интуитивное суждение, скорее всего, будет сбито с толку неявно предполагаемыми эмпирическими корреляциями.
Позвольте мне предложить вашему вниманию мнение о том, что время не имеет принципиального значения в данном контексте. Время - это лишь косвенный показатель определенных видов изменений, которые могут разделять различные временные части нас самих таким образом, что более ранняя часть будет проявлять меньшую заботу о более поздней части.
Рассмотрим следующий мысленный эксперимент:
Заморозьте
Однажды дух зимы, царь Бореас, ворвался на Землю и остановил все изменения. Все волшебным образом застывает на месте; все движения и вся мозговая деятельность замирают. Планета продолжает кружить вокруг Солнца. Через тысячу лет Бореас уходит, все размораживается и продолжает свой путь.
Я думаю, что если бы мы узнали, что сценарий, описанный в "Фризе", вот-вот произойдет, это не должно было бы повлиять на наше отношение к грядущему. Это говорит о том, что не простое течение времени изменяет наш благоразумный интерес к будущему.
Более правдоподобным модулем нашего пруденциального беспокойства является постепенное ослабление личной идентичности, которое в обычных обстоятельствах имеет тенденцию происходить с течением времени. По правде говоря, я подозреваю, что и этот вариант не дотягивает до сути дела; но он может быть достаточно близок, чтобы служить целям настоящего анализа. Итак, давайте рассмотрим, что подразумевает это соображение о сохранении идентичности в рассматриваемых нами случаях.
Ранее я предположил, что чрезвычайно быстрая метаморфоза (как при резком взрослении или в сценарии, где нас внезапно перебрасывает в постчеловеческую утопию) может привести к разрыву нашей личной идентичности. Это сделает постчеловеческие острые ощущения менее желательными для нас сейчас, поскольку постлюди, которые будут наслаждаться ими, в меньшей степени будут нами. Но я думаю, что то же самое соображение может быть и против чрезвычайно медленной метаморфозы. Проблема с чрезвычайно медленной метаморфозой заключается в том, что нормальная фоновая скорость ослабления личностной идентичности означает, что к моменту завершения метаморфозы наша идентичность будет слишком сильно разрушена, что сделает последующие достижения благосостояния менее благоразумными для нас сейчас.
Представляете, я подготовил раздаточный материал с примером игрушки, чтобы объяснить суть.
ПАМЯТКА 15. ОБ ОПТИМАЛЬНОМ ВРЕМЕНИ ДЛЯ ТРАНСЦЕНДЕНЦИИ
(Далее мы будем использовать некоторые выдуманные числа, чтобы проиллюстрировать некоторые соображения).
Предположим, что в обычных условиях наша предусмотрительная связь с будущими стадиями себя ослабевает со скоростью 1%/год. И предположим, что если мы претерпим "резкую метаморфозу", то мгновенное ослабление составит 90 %. Тогда у нас есть основания замедлить метаморфозу, если мы можем таким образом сделать ее менее разрушительной для личной идентичности. Заметим, что примерно через 230 лет обычная эрозия все равно уменьшила бы нашу связь до менее чем 10 %. Таким образом, 230 лет - это верхний предел того, насколько сильно мы захотим замедлить метаморфозу (в этой упрощенной модели), если нашей единственной заботой будет максимизация текущей дисконтированной стоимости нашей постчеловеческой фазы.
Однако мы также должны учитывать, что наша человеческая фаза существования имеет для нас определенную ценность. Предположим, например, что мы считаем, что жизнь постчеловека будет не более чем в два раза лучше, чем жизнь человека. Тогда - при неизменной продолжительности и других факторах - мы бы ни за что не захотели подвергнуться метаморфозе, которая приведет к более чем 50-процентной эрозии нашей личности сверх обычного темпа.
В реальности продолжительность и другие факторы непостоянны. Если человеческая жизнь длится сто лет, а постчеловеческая - миллиард лет, то наступит момент, когда мы захотим пережить его почти независимо от того, насколько сильно ослабнет благоразумие. Когда вы все равно скоро умрете, вам нечего терять.
К другим важным соображениям относится тот факт, что ценность продолжения человеческого существования не является постоянной. Даже если мы сможем решить проблему ухудшения здоровья, можно предположить, что в конечном итоге мы исчерпаем некоторые из ценностей человеческого существования - например, ценность его интересности. Это сделает прыжок в постчеловечество все более привлекательным: чем больше мы исчерпали возможностей человеческого существования, тем меньше мы теряем, переходя к чему-то новому.
Еще один момент, который следует учитывать, - это то, что скорость эрозии может быть иной для постлюдей, чем для людей. Зрелые постлюди могут быть более тесно темпорально интегрированы, чем люди, так что для постчеловеческих фаз существования скорость эрозии пруденциальной связи будет гораздо меньше, чем 1 %/год. Это также сделает желательным более ранний и быстрый переход.
Интересен вопрос, хорошо ли, если ребенок никогда не вырастет и останется ребенком на протяжении всей нормальной человеческой жизни. Я думаю, что короткий ответ - "нет". Но этот вопрос не так однозначен, как может показаться. Он запутался в сложном клубке эмпирических случайностей, которые необходимо тщательно распутать; и ответ, который тогда появится, вероятно, будет довольно сложным.
Я не буду пытаться разбираться. Я ограничусь двумя наблюдениями.
Во-первых, взросление человека - это, как правило, пакетная сделка: целый ряд изменений, которые происходят вместе, одни - к лучшему, другие - к худшему, третьи - просто другие. Мы можем стать более эклектичными. Может быть, мы можем обладать игривостью и чувством удивления ребенка, страстью и способностью к решительным действиям молодого взрослого и закаленной мудростью пожилого человека? Хотя между некоторыми хорошими качествами может быть неизбежный компромисс, творчески интегрированная личность может иметь больше места для, казалось бы, несовместимых черт, чем вы могли бы подумать.
Во-вторых, один из элементов, который может заставить нас считать несчастным ребенка, который всегда остается ребенком, заключается в том, что ребенок обладает различными способностями, склонностями и потенциалом, естественное использование и беспрепятственное развитие которых со временем приводит к превращению ребенка во взрослого. Можно - мы еще коснемся этой темы завтра - считать, что плохо, когда этому препятствуют. Это суждение можно отделить от суждения о том, как лучше жить - ребенком или взрослым: это, скорее, суждение о том, что определенным вещам следует позволить развиваться и изменяться в соответствии с их собственными склонностями.
С одной стороны, после достижения зрелости, в возрасте около двадцати лет, мы не склонны продолжать расти и развиваться физиологически. С этого момента, к сожалению, начинается процесс биологического упадка, сначала медленный, но затем ускоряющийся и в конце концов заканчивающийся болезнью и смертью. Однако, если посмотреть на это с другой (на мой взгляд, более оправданной) точки зрения, мы можем рассматривать старение не как реализацию нашего потенциала, а как внешний по отношению к нему фактор, который не дает ему
