Я поднял левую ладонь и попросил Регину вонзить иглу. Волны боли пронеслись сквозь меня, а в голове расцвел небывалый урожай сомнений. Она обернула обе ладони слоями марли и медицинской ленты и надела на меня свежую пару перчаток. Затем я снова вышел на пол тренажерного зала и принялся за работу. Я был на отметке 2 900, и пока я оставался в борьбе, я верил, что все возможно.
Я выполнял сеты из двоек и троек по минуте в течение двух часов, но мне казалось, что я хватаюсь за раскаленный плавящийся прут, поэтому я перешел на использование кончиков пальцев для захвата штанги. Сначала я использовал четыре пальца, потом три. Я смог сделать еще сто подтягиваний, потом еще сто. Шли часы. Я подбирался все ближе, но с моим телом в состоянии рабдо срыв был неизбежен. Я сделал несколько подтягиваний с висящими над перекладиной запястьями. Это кажется невозможным, но я справлялся, пока обезболивающие средства не перестали действовать. Тогда даже сгибая пальцы, я чувствовал себя так, будто режу себя острым ножом.
Преодолев отметку в 3200 подтягиваний, я подсчитал и понял, что если я смогу сделать 800 подтягиваний, то на побитие рекорда уйдет тринадцать часов с мелочью, и я просто побью часы. Я продержался сорок пять минут. Боль была слишком сильной, и атмосфера в зале перешла от оптимистичной к мрачной. Я по-прежнему старался не показывать слабости, но волонтеры видели, как я возился с перчатками и хватом, и понимали, что что-то резко пошло не так. Когда я во второй раз зашел в подсобку, чтобы перегруппироваться, я услышал коллективный вздох, похожий на обреченность.
Регина и моя мама размотали пленку на моих руках, и я почувствовал, что моя плоть шелушится, как банан. Обе ладони были разрезаны до дермы, где находятся нервы. У Ахиллеса была своя пятка, и когда дело дошло до подтягиваний, моим даром и моей гибелью стали руки. Сомневающиеся были правы. Я не был одним из тех легких, изящных парней, которые подтягиваются. Я был силен, и сила исходила от моего хвата. Но сейчас мои руки больше напоминали физиологический манекен, чем что-то человеческое.
Эмоционально я был опустошен. Не только из-за физического истощения или из-за того, что я не смог поставить рекорд, но и потому, что столько людей пришли помочь. Я захватил спортзал Нандора и чувствовал, что разочаровал всех. Не говоря ни слова, мы с мамой выскользнули через заднюю дверь, словно сбежали с места преступления, и, пока она ехала в больницу, я не переставал думать: "Я лучше, чем это!
Пока Нандор и его команда разбивали часы, отвязывали баннеры, сметали мел и сдирали кровавую ленту с турника, мы с мамой опустились на стулья в приемной скорой помощи. Я держала в руках то, что осталось от моей перчатки. Она выглядела так, словно ее сняли с места преступления О. Джея Симпсона, словно ее замариновали в крови. Она посмотрела на меня и покачала головой.
"Ну, - сказала она, - я знаю одну вещь..."
После долгой паузы я повернулся к ней лицом.
"Что это?"
"Ты собираешься сделать это снова".
Она прочитала мои мысли. Я уже проводил вскрытие в реальном времени и собирался составить полный отчет на бумаге, как только позволят мои окровавленные руки. Я знал, что в этих обломках есть сокровища, которые можно использовать в своих интересах. Мне нужно было только собрать все воедино, как пазл. И тот факт, что она поняла это без моих слов, очень меня взбодрил.
Многие из нас окружают себя людьми, которые говорят о нашем стремлении к комфорту. Люди, которые предпочтут скорее залечить боль наших ран и предотвратить их дальнейшее повреждение, чем помочь нам огрубеть и попробовать снова. Нам нужно окружать себя людьми, которые скажут нам то, что мы должны услышать, а не то, что мы хотим услышать, но в то же время не заставят нас чувствовать, что мы сталкиваемся с невозможным. Моя мама была моей самой большой поклонницей. Когда у меня что-то не получалось в жизни, она всегда спрашивала, когда и где я снова возьмусь за дело. Она никогда не говорила: "Ну, может быть, этому не суждено случиться".
Большинство войн мы выигрываем или проигрываем в собственной голове, а когда мы находимся в окопе, мы обычно не одни, и нам нужно быть уверенными в качестве сердца, разума и диалога человека, залегшего рядом с нами. Потому что в какой-то момент нам понадобятся слова, придающие силы, чтобы не потерять концентрацию и не погибнуть. В той больнице, в моем личном окопе, я плавал в сомнениях. Мне не хватило 800 подтягиваний, а я знал, что такое 800 подтягиваний. Это долгий день! Но не было никого другого, с кем бы я предпочел оказаться в этом окопе.
"Не волнуйтесь", - сказала она. "Я начну обзванивать свидетелей, как только мы вернемся домой".
"Понял", - сказал я. "Скажи им, что я вернусь в бар через два месяца".
***
В жизни нет такого незаслуженного или неизбежного подарка, как неудача. У меня их было немало, и я научился радоваться им, потому что если провести экспертизу, то можно найти подсказки, где внести коррективы и как в итоге выполнить поставленную задачу. Я не говорю о мысленном списке. После второй попытки я выписал все от руки, но начал не с очевидной проблемы - хвата. Изначально я провел мозговой штурм всего, что прошло хорошо, потому что в каждой неудаче было много хорошего, и мы должны это признать.
Лучшим приобретением после попытки в Нэшвилле стало место, где жил Нандор. Его подземелье спортзала было идеальной средой для меня. Да, я нахожусь в социальных сетях и время от времени оказываюсь в центре внимания, но я не голливудский человек. Я черпаю силы в очень темном месте, и тренажерный зал Нандора не был фальшивой, счастливой фабрикой. Здесь было темно, потно, больно и реально. Я позвонил ему на следующий день и спросил, могу ли я вернуться, чтобы потренироваться и сделать еще одну попытку установить рекорд. Я отнял у него много времени и сил и оставил после себя беспорядок, поэтому я не знал, как он отреагирует.
"Да", - сказал он. "Поехали!" Это было очень важно - снова получить его поддержку.
Еще одним положительным моментом стало то, как я справился со своим вторым срывом. Я покинул коврик и встал на тропу возвращения еще до того, как попал к врачу скорой помощи. Вот где вы
