class="p">"Часто казалось, что японцы захватили Гонконг, - отмечает Микки в книге "Гонконгские каникулы", - только для того, чтобы отпихнуть китайцев посильнее, чем это когда-либо думали сделать британцы".
Однако, несмотря на все пережитые ужасы, она продолжала воспринимать японцев как людей. "Мое отношение к японцам быстро превратилось в настороженное, удивленное любопытство, и таким оно остается по сей день. Должна признаться, что к некоторым из них я испытываю и материнские чувства". Она чувствовала в них ту же колючую неустойчивость, что и в гиббонах, за которыми она ухаживала. (Это не было оскорблением: для Микки, который очень уважал обезьян, сравнение человека с обезьяной было комплиментом).
После битвы при Мидуэе в июне 1942 года чрезмерно разросшаяся Империя Солнца, со всех сторон пронзаемая атаками союзников, проявила первые признаки сдувания. Первые американские бомбардировщики появились в небе над Гонконгом в июле 1943 года. Микки узнала, что благодаря энергичному преследованию чиновников Госдепартамента ее сестрой Хелен, она будет отправлена домой на репатриационном корабле.
- План, который Чарльз, озабоченный здоровьем дочери, горячо одобрил.
За несколько дней до запланированного отъезда Микки взял Каролу с собой в лагерь на Аргайл-стрит, где каждый понедельник родственникам разрешалось устраивать парад перед интернированными. Общение между заключенными и членами их семей ограничивалось одной открыткой из пятидесяти слов в месяц. Женам не разрешалось смотреть в глаза своим мужьям; бывало, что охранники расстреливали посетителей, осмелившихся заговорить.
К удивлению Микки, когда водитель рикши провез их по обочине недалеко от колючей проволоки, ее двадцатимесячная дочь приподнялась на сиденье и закричала: "Папа, пока-пока! Папа, пока-пока!" Охранники нахмурились, но не открыли огонь. Как она узнала, ама ее дочери потратила неделю на то, чтобы научить Каролу произносить эти слова.
Микки и Карола отплыли из Гонконга 23 сентября 1943 года на борту судна Teia Maru. Это был один из двух рейсов по репатриации, разрешенных из оккупированного японцами Китая. Микки отвели трехъярусную каюту, которая оказалась кишащей рыжими муравьями. Корабль, захваченное французское судно с оригинальным погребом марочного вина, был рассчитан на 700 человек, но на борту оказалось вдвое больше. Половину списка пассажиров составляли миссионеры и их семьи, что вызвало культурный конфликт, когда на Филиппинах они подобрали дюжину американских бывших военных и пляжников. Эти бродяги, получившие быстрое прозвище "Дети тупика", посвятили свою энергию опустошению запасов спиртного на корабле.
Среди репатриантов Микки узнал знакомое лицо. Моррис "Двустволка" Коэн, впервые приехавший в Китай в 1922 году, наконец-то возвращался домой. Микки был потрясен его жалким видом. Старый пиджак, теперь уже на три размера больший, свисал складками с его некогда громоздкой фигуры, а на нем были малиновые шорты, сделанные из оконных занавесок. После того как он стал питаться "пудингом Стэнли" - кашицей из арахисового масла, риса, воды и сахара, - он похудел на восемьдесят фунтов, и кожа складками свисала с его костей. За бокалами шампанского и поздними сэндвичами с луком у Коэна было достаточно времени, чтобы рассказать ей о своем последнем приключении в Китае.
Коэн рассказал ей, что, когда пришел вызов на интернирование, это было похоже на Судный день: вся его прошлая жизнь в Китае - друзья и враги по гражданской войне, приятели по игре в покер из отеля "Виктория" в кантонском Шамине и "Астор Хаус" в Шанхае - казалось, собрались на парадной площадке Мюррея. Когда кэмпэйтай понял, что Коэн был каким-то националистическим "генералом", его отправили в импровизированную тюрьму - здание, которое Коэн с забавой узнал как бывший бордель. После голодания и избиения бамбуковыми прутьями его заставили подписать бумагу, в которой он признавался в своей причастности к "так называемому китайскому национальному правительству". Однажды утром его вывели во двор, велели встать на колени и опустить голову. Когда он пробормотал молитву "Шма Йисраэль" - "Услышь, Израиль", - один из офицеров выхватил из ножен двуручный самурайский меч. Однако вместо того, чтобы быть обезглавленным, Коэн получил удар по ребрам и был отправлен в лагерь Стэнли. Там он был удивлен, получив вызов к начальнику лагеря, где ему принесли извинения за жестокое обращение с кемпейтаем. Гражданский надзиратель, с восторгом рассказал Коэн Микки, оказался его старым другом: это был не кто иной, как мистер Ямасита, маленький японский парикмахер из отеля "Гонконг", где Коэн жил долгое время. Коэн стал популярной фигурой в лагере: когда интернированным разрешили один раз купить продукты, Коэн потратил все свое 75-долларовое пособие на коричневый сахар, который затем раздал детям лагеря.
После трех недель в море "Тейя Мару" причалил к португальской колонии Гоа на западном побережье Индии, где должен был состояться обмен пленными. Сотни японских граждан, изгнанных из Соединенных Штатов, были загнаны на тесный и грязный корабль, а Микки и ее товарищей по несчастью приняли на борту нарядного и чистого шведского корабля "Грипсхольм". Они были рады обнаружить просторные каюты, прачечную и белокурых скандинавских стюардов; на новом корабле был даже парикмахер. Дети тупика", наконец-то избавившись от ругани миссионеров, заняли коридор, который стал известен как "Аллея крови" - в честь самой отвратительной улицы кабаре в Шанхае. Микки нанял евразийского ама, чтобы тот присматривал за Каролой, которая отпраздновала свой второй день рождения в море между Южной Африкой и Бразилией.
1 декабря 1943 года буксиры привели судно "Грипсхольм" к причалу Джерси-Сити. Коэна и других канадцев, находившихся на борту, сопроводили в автобусы и доставили на Центральный вокзал, где их встретили горцы, сопровождавшие их в поезде на север. Микки, однако, не разрешили сойти на берег. Агенты ФБР, ожидавшие ее, были заинтригованы ее восьмилетним отсутствием в Соединенных Штатах. Еще больше их заинтересовало, когда она рассказала, что тайно пронесла домой документ , содержащий сообщения от японских друзей и союзных интернированных*. После дневного допроса, в ходе которого агенты узнали много интересного - хотя ничего особо инкриминирующего - Микки разрешили покинуть корабль. Она провела ночь в квартире Герберта Эсбери, где ее ждали Хелен и их мать Ханна, которой тогда было восемьдесят семь лет, но она все еще была в добром здравии. Плачущая Карола провела свою первую ночь в Соединенных Штатах, прячась за мебелью.
Благодаря гонорарам, накопившимся после публикации сборника рассказов о Синмае "Сестры Сунг и мистер Пан", у Микки не было проблем с деньгами. Она сняла квартиру на Восточной 95-й улице, а Каролу отдала в детский сад. Когда Микки обратилась к Бенджамину Споку по поводу робости и роста дочери, педиатр и психиатр посоветовал ей не беспокоиться: по мере улучшения питания Карола будет развиваться нормально. Он посоветовал Микки баловать ее
