Венеции, Флоренции, Парме и Мантуе. Тинторетто предупреждал его, что у него нет гения к живописи, но Лодовико чувствовал, что промышленность может заменить гений, и что у него тоже есть гений. Своим энтузиазмом он расшевелил своих двоюродных братьев Агостино и Аннибале Карраччи - один из них был ювелиром, другой - портным. Они отправились в Венецию и Парму, чтобы изучать Тициана и Корреджо. Вернувшись, они вместе с Лодовико открыли (1589) Академию дельи Инкамминати - "тех, кто отправляется в путь". Они преподавали элементы истории и техники искусства, а также тщательно изучали мастеров; они отвергали "маньеристический" акцент на манерах или особенностях какого-либо отдельного мастера; они предлагали, скорее, объединить женскую нежность Рафаэля, тонкое красноречие Корреджо, мужскую силу Микеланджело, кьяроскуро Леонардо и теплый колорит Тициана в один всеобъемлющий стиль. Благодаря этой "эклектической школе" Болонья стала соперничать с Римом в качестве художественной столицы Италии.
Картины, завещанные Карраччи, бесчисленны; многие из них находятся в болонской Академии изящных искусств, некоторые - в Лувре, но их можно найти где угодно. Собственное произведение Лодовико наименее привлекательно, но в лучшем виде представлено в светлом "Благовещении" и превосходном "Мученичестве святой Урсулы", оба в пинакотеке академии. Агостино представлен мощным Причащением святого Иеронима, что не помешало ему удовлетворить широкий спрос на непристойные гравюры. Аннибале был технически самым одаренным из клана, переняв у Корреджо утонченность линий и цвета, редко достигаемую его кузенами; см. сладострастную элегантность его "Вакханки" в галерее Уффици, совершенные женские формы в "Нимфе и сатире" во дворце Питти и совершенные мужские формы в "Гении славы" в Дрездене; А в картине "Христос и самаритянка" (Вена) он создал один из шедевров этого периода - фигуры, достойные Рафаэля, пейзаж, предвосхищающий Пуссена.
В 1600 году Аннибале и Агостино приняли приглашение кардинала Фарнезе расписывать галерею его дворца в Риме. Они выбрали подходящий сюжет и написали "Триумф Вакха", рубенсовское буйство женских прелестей. Затем Агостино отправился в Парму, где написал большую фреску для Казино; а Аннибале отправился в Неаполь, в Национальном музее которого до сих пор можно увидеть его характерный контрапункт "Святого семейства" с Венерой и Марсом. Три кузена, так долго объединенные в искусстве, были далеки друг от друга в смерти: Агостино в Парме (1602), Аннибале в Риме (1609), Лодовико по-прежнему верен Болонье - первый, кто пришел, и последний, кто ушел (1619).
В новой школе учились несколько самых известных живописцев того времени. Один из них, Гвидо Рени, имел самое большое число поклонников среди всех живописцев Европы. После раннего обучения под руководством Карраччи он поддался соблазну Рима (1602), проработал там двадцать лет, а затем вернулся в Болонью и создал картины, чья благочестивая чувственность и сентиментальное изящество стали желанным мостом между ортодоксальностью веры и ересями плоти. Сам Гвидо, похоже, был искренне религиозен и, по слухам, до конца сохранил девственную чистоту. На автопортрете в Капитолийском музее он изображен в юности, хорошенький, как девочка, со светлыми волосами, светлым цветом лица и голубыми глазами. Его шедевром является фреска "Аврора" на потолке дворца Роспильози в Риме: богиня рассвета летит по воздуху, за ней следуют галантные кони, влекущие растрепанного Феба на его колеснице, и сопровождаемые танцующими женщинами с прекрасными лицами и формами, представляющими часы, с крылатым херувимом, дающим христианский оттиск языческому экстазу. Гвидо писал и другие мифологические картины - "Изнасилование Елены" в Лувре, "Яблоки Гесперид" в Неаполе, сладострастные Венера и Купидон в Дрездене. Из Ветхого Завета он взял свою знаменитую "Сусанну и старцев" (Уффици). Но по большей части он довольствовался старыми темами, дорогими народу и церкви, - историей Христа и его матери, наполненной тем, что безжалостные критики осуждают как скупость.II преувеличением чувств. Однако ему хорошо удавались апостолы, как, например, святой Матфей в Ватикане; он написал великолепную голову святого Иосифа (Брера), а в ватиканском "Мученичестве святого Петра" он попробовал суровый реализм Караваджо. Вернувшись к сентиментальности, он написал для галерей своего знаменитого Святого Себастьяна, изображающего святого, спокойно принимающего стрелы в свою идеальную раму. Во всем этом творчестве мы видим мастерство отработанной техники; но когда мы сравниваем эти сахариновые святыни с "Станцами" Рафаэля или Сикстинским потолком Микеланджело, нас трогает не полнота цвета и плавность линий, а "потеря нерва" в искусстве Рени. Он мечтал о прощении, когда писал: "Я хотел бы придать фигуре, которую собираюсь написать, красоту, подобную той, что обитает в Раю";13 Но он выдал себя, когда похвастался, что у него есть "двести способов заставить глаза смотреть на небо".14
Доменикино (Доменико Дзампьери) следовал политике Гвидо, стремясь угодить одновременно и язычникам, и почитателям; а поскольку эти двое часто были едины, план оказался выгодным. Он был более сложным, чем Гвидо, скромным и застенчивым, влюбленным в музыку и свою жену. Он тоже учился своему искусству в Болонье, а затем искал фауну и флорины Рима. Его успех там вызвал зависть местных конкурентов; они обвинили его в плагиате; он удалился в Болонью, но был отозван Григорием XV, чтобы стать главным архитектором, а также главным художником Ватикана. Используя некоторые из старых ренессансных универсалов, он спроектировал ныне исчезнувшую виллу Людовизи в Риме и часть виллы Альдобрандини во Фраскати. Переехав в Неаполь, он начал серию фресок в кафедральном соборе. Несмотря на трудности, умноженные неаполитанскими живописцами, он почти завершил свое задание, когда умер (1641) в возрасте шестидесяти лет, все еще в силе своего искусства. Его величайшая картина - "Последнее причастие святого Иеронима", хранящаяся в Ватикане. На основании этого шедевра Пуссен ставит Доменикино на второе место после Рафаэля среди живописцев;15 Мы больше уважаем энтузиазм, чем суждение. Рёскин считал Доменикино "явно неспособным сделать что-либо хорошее, великое или правильное в какой бы то ни было области, способе или роде";16 Мы не восхищаемся ни суждениями, ни риторикой.
Последний из трех знаменитых учеников Карраччи был печально прозван Гуэрчино - "косоглазый" - из-за несчастного случая, исказившего его глаз в младенчестве; но мать назвала его Джованни Франческо Барбьери. До того как он пришел учиться к Карраччи, он уже был художником, на которого повлиял мужской стиль Караваджо; таким образом, он стал посредником в искусстве между Болоньей и Римом. Как и Гвидо, он не женился, жил полумонашески и проявлял лучшие качества католической Реформации в своей тихой и достойной жизни. Он оставил нам множество приятных картин, разбросанных от Рима до Чикаго. Он был самым слабым и самым милым представителем болонской школы.
Основная теория эклектической школы, согласно которой великий художник может сформироваться, пытаясь объединить разнообразные достоинства своих предшественников, была, конечно, ошибочной,
