("Неприятеля везде атаковать!" Это что за стратегия?)
Папа-Мелас, как старший австрийский генерал, приехал к фельдмаршалу поговорить об этих нововведениях. Он завел разговор издалека о том, что-де у русских и австрийцев разные воинские уставы и прочее.
Но Суворов прижал его: папа-Мелас вынужден был сказать прямо - да, австрийские генералы недовольны новыми порядками.
– Пустяки! Это младенцы, которые плачут, пока их обмывают. Зато после они спят крепким сном! - отрезал Суворов.
И папа-Мелас уехал ни с чем.
Генерал Шателер предложил Суворову, пока подойдут русские войска, произвести рекогносцировку. Суворов резко отказался:
– Рекогносцировки нужны только робким. Кто хочет найти неприятеля, найдет и без них. Штыки, холодное оружие, атака, удар - вот мои рекогносцировки!
Это говорил он сам, опытнейший разведчик, с первых дней своей военной службы показавший себя чрезвычайно смелым и находчивым в рекогносцировке, бывший в разведке в двух шагах от палатки Фридриха II.
Но здесь под рекогносцировкой австрийцы понимали иное: демонстрацию. Излюбленным их приемом было - пугать неприятеля, делать вид, что они хотят наступать, в то время как сами желали обратного.
Суворову сразу же надо было показать, что на этот путь он не станет.
Суворов был намерен ударить по врагу, ударить немедленно и сокрушительно. Он только ждал, когда подойдут его чудо-богатыри.
IV
Суворовские полки один за другим собирались у Валеджио.
Русские войска шли, с удивлением глядя кругом: здесь все было необычайно - и люди и природа.
Казались странными эти городки и местечки, окруженные, точно крепости, каменными стенами и рвами; плоские крыши кирпичных домов; фруктовые деревья, разбросанные меж кукурузных и капустных полей; холмы, где тесно, друг к дружке, посажены виноград, кукуруза, тутовые деревья, яблони, груши, орешник; смуглые черноволосые крестьяне в кожаных штанах с голыми от под коленок ногами.
– Народ здесь черный, как цыгане. - И ни одного курносого…
– Чесноком и луком больно пахнут: как откроет рот, так уноси ноги!
– И до чего голосистые, черти!
– А у баб голоса грубые…
– Сердитые, должно. Оттого тут мужики сами коз доят и ребят нянчат…
– Говорят смешно, словно барабан трещит, - "грррандэ!" - передразнил Зыбин.
– И скажи, какой вежливый народ: всех, даже нашего брата-солдата, называют "синьор". "Синьор-солдато!"
– Это во многих землях такой обычай, - наставительно сказал любивший поучать Воронов. - Вот в Польше-все "паны": холоп-"пан" и бог-"пан". "Цо пану треба?" "Як пан бог позволи?"
С улыбкой смотрели на встречающихся ослов и мулов.
– Вчерась, как стояли в том городке, я, братцы, видал: едет на тележке человек. В тележку впряжены кобыла, корова, осел да энтот самый мул.
– Вся родня, стало быть?
– Да, окромя только свиньи, вся.
– И вот хозяин ехал-ехал, потом стал и почал доить корову, посля кобылу…
– Тьфу ты! Пусть бы уж и осла доил…
– Ей-богу! Подоил, напился, травкой какой-то - щавелем не щавелем закусил и поехал дальше…
– Ловко: и везут и кормят!
– Чего ж он травой-то закусывал?
– Да у них с хлебом неловко…
– Не так, как у нас. Ржи они не сеют, пшеницы мало.
– Тут все больше кукуруза. Ни тебе гречихи, ни проса…
– Булки тут невкусные, неизвестно из чего склеены.
– Ты не знаешь из чего? Из кукурузы.
В ихней булке пшеницы мало.
– То ли дело наши, тамбовские!
– Нет, лучше вяземских пряников нет! - вздохнул Зыбин.
– И масло у них противное. Почему это?
– Из козьего и овечьего молока.
– Братцы, а я лягух на рынке видал.
– Брешешь?
– Ну вот!
– Это зачем же лягухи?
– Есть. В тряпицу завернуты. Да в сетку положены.
– У нас, в Беларуси, смеются, как один вот етак съел, не знавши, лягушку. Ему говорят, а ён отвечаеть:
"А, ляга не ляга, - осталася одна нога!"
– Тьфу ты, прости господи!- плевался Воронов.
– У них, в Полесье, много этого добра, жаб.
– Насчет чего здесь хорошо, так это насчет вина!
– Да-а!
– И быки здесь важнецкие,- похвалил Огнев. Удивляло солдат жилье: двухэтажные высокие дома, а печей нет. Вместо печи в комнате огромный камин.
– А где же у них печи?
– Зачем им печи? Это тебе не в твоем Великом Устюге! Тут кругом год теплынь.
– Да, похоже на то,-говорили разомлевшие от зноя солдаты.
Жара стояла от утра до заката. Дорога настолько накалялась, что босиком не ступить. Вечера были такие же душные, как и дни.
– Тепло, як у нас, на Полтавшине…
– Тепло-то тепло, да земля не та. Здесь народ живет хуже вашего. Ишь, едят что: одни эти свои червяки, как их, макароны. С деревянным маслом…
– А нищих сколько, ровно у нас на ярмарке…
Смотрели, сравнивали, удивлялись, потешались.
Шли версту за верстой.
То между стенами садов, из-за которых виднелся широкий зубчатый лист винограда. То выходили на простор, и глазам представлялось зеленое море дерево к дереву, кустик к кустику. А среди этой зелени белели домики и шпили церквей.
7 апреля в Валеджио собрались все русские полки. Суворов приказал армии выступать. План Суворова был ясен и прост: не обращая внимания на французов в Средней и Южной Италии, побыстрее занять Ломбардию и Пьемонт. Кто владел Северной Италией, тот неизбежно вынуждал врага очистить весь Апеннинский полуостров.
Впереди австрийских колонн Суворов поставил казаков. Бородатые, в невиданной одежде, на своих маленьких лошадках, они должны были произвести впечатление на врага. Они должны были быть предвестниками той грозной, неотвратимой силы, которая двигалась с востока.
V
Встреча с сильным врагом на непривычном театре военных действий слегка волновала Суворова. Суворову приходилось действовать на полях Пруссии, в болотах Польши, в степях Молдавии и Валахии, но в горах еще не случалось. Русский солдат - равнинный человек. Леса, болота знакомы ему с детства, в них он чувствует себя превосходно; но как-то будет в горах?
Иной здесь был и неприятель.
Турки и поляки дрались тоже неплохо, дрались порою отчаянно, но французская армия все-таки представляла более грозную силу.
Любимой формой боя у французов была атака. Они смело кидались на врага в штыки. Французы во многом следовали тем же правилам, которым учил Суворов. Такого противника он еще не встречал. С ним любопытно было помериться силами. Только вот выдержат ли австрийцы? Уж очень вошло у них в привычку быть битыми.
Первые шаги Суворова сразу же принесли победу союзникам.
Французский главнокомандующий Шерер поспешно отступал к реке Адде. Река Адда представляла серьезную естественную преграду: она была непроходима вброд, глубока и широка, с обрывистыми, утесистыми берегами, с быстрым течением. Шерер рассчитывал создать оборонительную линию на правом, возвышенном берегу. Он отступал, бросая или уничтожая все, что нельзя было увезти. В крепостях оставались французские гарнизоны.
На пути Суворова лежал город Брешия, в котором был литейный завод. Когда союзники окружили город, французский гарнизон, видя бесполезность сопротивления, положил оружие.
Это была первая победа Суворова в Италии. Союзники продолжали двигаться дальше. Суворовские войска шли так, как всегда, - выступали ночью, часто устраивали роздых.
Австрийцы не привыкли к таким быстрым ночным переходам по пересеченной местности под проливным вождем. Они сбивались и путались на каждом шагу. В австрийских полках стали роптать - казаки, шедшие в голове их колонн, рассказывали об этом смеясь. В довершение ко всему на одном из переходов осрамился сам папа-Мелас.
Его колонна сбилась с пути, не попала на переправу и должна была под проливным дождем переходить реку. Все окончательно вымокли и измучились. Старый больной папа-Мелас не привык к таким передрягам. Он, не выполнив маршрута, остановился утром и дал возможность войскам обсушиться.
