что было "абсолютно правильно" принять более миллиона мигрантов годом ранее. Тем не менее, "мы извлекли уроки из истории. Никто, включая меня, не хочет повторения этой ситуации". 3
Однако создавалось впечатление, что единственные уроки, которые Германия извлекла из истории, - это обычные уроки и уроки восьмидесятилетней давности. Накануне успеха AfD на выборах в Берлине мэр Берлина Михаэль Мюллер, представитель левой СДП, предупредил, что двузначный результат AfD "будет воспринят во всем мире как признак возвращения правого крыла и нацистов в Германию". Повсюду в Европе после каждого события с разных сторон звучали одни и те же предупреждения.
В тот же месяц, когда в Германии проходили региональные выборы, спустя год после того, как Германия открыла свои двери, британское правительство объявило о том, что ему придется построить дополнительную стену безопасности в Кале рядом с большим лагерем мигрантов. Километровая стена предназначалась для дополнительной защиты пункта въезда в Британию, в частности, для предотвращения попыток мигрантов забраться на проезжающие мимо грузовики по пути в Соединенное Королевство. В ответ на это предложение французский сенатор и заместитель председателя сенатского комитета по иностранным делам Натали Гуле заявила: "Это напоминает мне стену, которую построили вокруг Варшавского гетто во время Второй мировой войны". А за извечным утверждением, что границы ассоциируются с нацистами, скрывается привычное предположение, что границы также являются частью истории. "Возведение стен происходило на протяжении всей истории человечества", - объясняет г-жа Гуле. Но в конце концов люди находили способ обойти их или они разрушались. Посмотрите на Великую китайскую стену - теперь туристы ходят по ней и фотографируют". 4
В Великобритании вопрос Кале оставался главным в обсуждении. Учитывая, что в большинстве случаев в лагере находилось менее 6 500 человек, решение проблемы Кале всегда казалось простым. Все, что нужно, - пытались утверждать активисты и политики со всех сторон, - это одноразовое щедрое предложение, и лагерь можно было бы очистить. Это была большая неудача Европы в микрокосмосе. Если бы только этих людей можно было принять в Соединенное Королевство, то проблема была бы решена - или так казалось. Редко кто задумывался о том, что после того, как лагерь опустеет, он просто наполнится снова. Только в Италию в среднем за день переезжало 6 500 человек. Тем временем, пока британское и французское правительства спорили о том, кто несет ответственность за сложившуюся в Кале ситуацию, мигранты днем и ночью бросали ракеты на автострады и в легковые автомобили, грузовики и фуры, направляющиеся в Великобританию, в надежде, что машины остановятся и они смогут забраться на борт в качестве безбилетников для путешествия через Ла-Манш.
Все дискуссии вокруг Кале, как и все остальное на протяжении десятилетий, были недальновидными и краткосрочными. Когда британское правительство согласилось принять определенное количество несопровождаемых детей-мигрантов из лагеря, в газетах появились фотографии прибывших. Некоторые из "детей" выглядели явно взрослыми. Некоторым было за тридцать. Один из членов парламента от партии Тори, Дэвид Дэвис, обратил на это внимание и предложил использовать стоматологические тесты. На него обрушились все СМИ и политический класс. Телеведущие воспользовались возможностью пригласить Дэвиса на свое шоу и перекричать его. Другие члены парламента заявили, что им противно сидеть с ним в одном парламенте. Внезапно дискуссия перешла к вопросу о том, является ли "расизмом" проверка зубов у людей. Возрастной тест, используемый на всем континенте, внезапно был осужден как невообразимо варварский. Все сходились во мнении, что самое правильное - приглашать всех мигрантов. Плохо - предлагать какие-либо ограничения на их численность. Или даже обеспечить соблюдение уже действующих законов. Как часто бывало в прошлом, правительство взвесило все "за" и "против" удержания линии и решило ее не удерживать.
Конечно, мигранты, оказавшиеся в Кале и пытавшиеся прорваться в Британию, уже нарушили все законы ЕС, чтобы попасть туда. Они не попросили убежища в своей первой стране въезда, не соблюдали Дублинский договор, но пробились на север Франции. Принимая их, британское правительство считало, что делает доброе дело. На самом деле оно вознаграждало людей, которые нарушили больше всего правил и обошли всех других, более достойных мигрантов. Это был прецедент, который создавался годами, но, тем не менее, это был неразумный прецедент. Повсюду повторялась одна и та же история. Быть на стороне приезжих означало быть на стороне ангелов. Говорить от имени народа Европы - значит быть на стороне дьявола. И все это время существовало странное предположение, что Европа просто впускает в комнату еще одного человека. Был ли этот человек действительно готов к смерти в коридоре, не имело значения. Если ему было холодно, бедно или просто хуже, чем тем, кто находился в комнате, он тоже имел право войти. Европа больше не могла беспокоиться о том, чтобы кому-то отказывать. Поэтому дверь просто оставалась открытой для всех, кто хотел в нее войти.
Что могло бы быть
При правильном политическом и моральном руководстве все могло бы сложиться иначе. Канцлер Меркель и ее предшественники не остались бы без поддержки или помощи, если бы с самого начала предприняли другой набор шагов.
Для начала они могли бы задать себе вопрос, который Европа никогда не задавала: должна ли Европа быть местом, куда может переехать любой человек в мире и назвать себя домом? Должна ли она быть убежищем для абсолютно всех людей в мире, спасающихся от войны? Должны ли европейцы обеспечивать лучший уровень жизни на нашем континенте всем желающим? На второй и третий из этих вопросов европейская общественность ответила бы "нет". На первый вопрос они бы ответили "нет". Именно поэтому сторонники массовой миграции - которые ответили бы "да" на все три вопроса - сочли удобным стирать границы между теми, кто спасается от войны, и теми, кто спасается от чего-то еще. В конце концов, - спрашивали такие люди, - какая огромная разница между угрозой бомбардировок и угрозой голода?
Если бы канцлер Меркель, ее современники и предшественники продумали все до мелочей, прежде чем преобразовывать свой континент, они могли бы обратиться к Аристотелю и другим великим философам Европы. От него они узнали бы, почему эти вопросы кажутся такими сложными. Они пытались взвесить баланс не между добром и злом, а между конкурирующими добродетелями: в данном случае "справедливостью" и "милосердием". Когда эти добродетели оказываются в противоречии, полагает Аристотель, это происходит потому, что одну из них неправильно понимают. На протяжении эпохи неконтролируемой миграции "милосердие" неизменно оказывалось в выигрыше. Это добродетель, которой легче всего отдать дань уважения, которая приносит быстрые краткосрочные выгоды и которой больше восхищаются
