марксизма. На одной из фотографий того периода он запечатлен в одиночестве на краю дивана с незажженной лампой. Сигарета в правой руке. Исчез его коричневый халат в пол; вместо него на нем плохо скроенный костюм Мао из грубого хлопка. Исчез и всякий намек на непринужденность или томность. На его губах застыла улыбка, но лицо изможденное, глаза усталые. Он больше не молодой хозяин, у ног которого лежит весь Шанхай, в новом Китае его классифицировали как "мелкого горожанина", одного из миллионов.
Когда его связи в Пекине не оправдались, Синмай вернулся в Шанхай. Вместе с другом, который стал профессором химии в Фуданьском университете, он снял дом и вложил деньги в оборудование для производства фенола - химического вещества, имеющего широкий спектр фармацевтических и промышленных применений. Эксперименты удались, но масштабировать производство в домашней лаборатории оказалось невозможно, и в итоге он продал оборудование. Вернувшись к литературе, он сосредоточился на переводе произведений Перси Шелли, Марка Твена и своего давнего кумира Рабиндраната Тагора. Хотя издание "Тома Сойера" хорошо продавалось, его литературная деятельность больше не приносила достаточно денег, чтобы содержать семью, и он начал распродавать свою любимую коллекцию марок. Смерть старшей дочери, которая умерла от эмфиземы легких в возрасте двадцати пяти лет, опустошила его. Лишь позже семья узнала, что Сяо Юй посетила нескольких врачей, но решила не использовать более дорогие лекарства, которые могли бы улучшить ее состояние. В знак покаяния Синмэй отказался от сигарет: его дочь давно жаловалась, что они мешают ей дышать.
Его жена, более успешно приспособившаяся к жизни при коммунизме, сменила его на посту главы семьи. Когда партия объявила кампанию "Четыре вредителя", Пэйюй стала инспектором по гигиене в их переулке, отвечая за истребление мух, комаров, крыс и тараканов. Она следила за опрыскиванием подвалов ДДТ и придумала игру, в которой детей награждали красным флажком за каждую сотню убитых ими мух. Когда их квартал стал народной коммуной, Пэйю согласилась превратить первый этаж дома в соседскую столовую. Она, Синмай и двое оставшихся дома детей переехали в комнаты наверху.
Затем случилось худшее. В рамках своей попытки модернизировать экономику с помощью травматической шоковой терапии "Большого скачка" Мао начал кампанию по подавлению контрреволюционеров. Пэйюй вернулся из Нанкина в 1958 году и обнаружил, что Синмэя увезли в старую тюрьму на Уорд-роуд. В центре заключения Тиланцяо, как его теперь называли, членам семьи было запрещено посещать заключенных и посылать им еду.
Синмай сидел в одной камере с Цзя Чжифаном, профессором литературы из Фуданьского университета. Перл помогла мне найти статью, которую Цзя написал о своем тюремном опыте. Впервые он встретил Синмэя в начале пятидесятых годов на встрече писателей в ресторане Sun Ya. В то время, вспоминает Цзя, "у Синмая были беспорядочные волосы и старый китайский шелковый свадебный пиджак бронзового цвета, который он оставил расстегнутым. Он выглядел очень раскованно".
Поначалу Цзя не узнал немощного старика, с которым делил камеру. После двух лет тюрьмы Синмэй превратился в некое подобие призрака, который проводил дни, свернувшись калачиком в углу. Они делили камеру с белорусским редактором и тайваньским ученым, работавшим в "Отряде 731" - секретной лаборатории биологического и химического оружия, которую японцы держали в Маньчжурии и где проводились ужасные эксперименты над китайскими подопытными.
Когда в Китае начался повсеместный голод, вызванный излишествами "Большого скачка" и чередой стихийных бедствий, заключенных посадили на почти голодную диету. Синмай получал всего 600 кубических сантиметров овощей и кашу в день. Единственной физической нагрузкой для него было мытье пола в камере на руках и коленях.
Опасаясь смерти, Синмай рискнул подвергнуться наказанию - в камерах было запрещено разговаривать - и прошептал Цзя, что, если он умрет в тюрьме, он хочет, чтобы мир узнал две вещи.
"Первый касается визита Джорджа Бернарда Шоу в девятнадцать тридцать три года, - сказал он своему сокамернику.
Поскольку Шоу был вегетарианцем, мы угостили его в ресторане "Божественный" за мой счет. Счет составил сорок шесть долларов. Там были мадам Сунь, Линь Юй-тан и Лу Сюнь. Но в итоге в газетах мое имя не упоминалось. Я расстроился из-за этого. Второй вопрос касается моих статей. Лу Сюнь сказал, что я нанял других людей, чтобы они писали от моего имени.
Хотя я уважал Лу Сюня, мне было жаль, что он поверил таким ложным слухам. Какими бы плохо написанными он ни считал мои статьи, все они были моей собственной работой".
Постепенно Цзя узнал остальную часть истории Синмая. Вопреки мнению Микки Хана, его арестовали не за опиумную зависимость: бедность заставила его отказаться от этой привычки, как и от пьянства, задолго до этого. Синмай попросил друга семьи, который собирался в Гонконг, отправить для него письмо в Соединенные Штаты. ("Он не был хорошим другом, - сказала мне Перл, - скорее знакомым".) Письмо было адресовано Эмили Хан; в нем он спрашивал, может ли она прислать ему 1000 долларов - сумму, которую, как он помнил, он одолжил ей перед ее окончательным отъездом из Шанхая в 1939 году. Его младший брат, живший тогда в Гонконге, был серьезно болен и нуждался в деньгах на лечение.
Письмо так и не было отправлено; вместо этого друг семьи сдал его властям. После его ареста дознаватели хотели узнать, почему, если автором письма был он, оно было подписано неким "Пан Хе-вен". Его путаные объяснения об истинной личности господина Пана привели к новым вопросам - в частности, о его ранней связи с ведущими членами Националистической партии. Тот факт, что один из братьев Синмая был коммунистическим партизаном и что он вместе с Микки опубликовал первый английский перевод речей председателя Мао о "Затянувшейся войне", мало что значил.
В итоге Синмай попал в тюрьму не за контрреволюционную деятельность, а за "сложные отношения".
Синмай пережил три года пребывания в Тиланцяо, но с трудом. Пэйюй вспоминал, что после освобождения он выглядел как скелет, а кожа была "бледной, как у западного человека". Он был настолько слаб, что водителю педикаба, который привез его в дом, пришлось поднимать его на спине на второй этаж.
"Мы должны были быть благодарны за то, что он вообще вернулся", - написал Пэйюй после освобождения. "Нам некого винить, кроме самих себя, в том, что мы не знали норм и правильной позиции".
Поначалу Синмаю разрешали заниматься переводами, за что он получал государственный доход в пятьдесят юаней в месяц (меньше, чем полагается недавнему выпускнику университета).
После начала Культурной революции в 1966 году даже эта работа сошла на нет. Хуже того,
