Эпилог. Жизнь в 2050 году:
семь вопросов
Экономическая наука может помочь нам понять и улучшить несовершенный мир. Впрочем, в конечном счете экономика — всего лишь набор инструментов. Решать, как пользоваться ими, должны мы. Экономика предопределяет будущее не в большей степени, чем законы физики делают неизбежным исследование нами Луны. Физика делает такое изучение возможным, но решение о том, заниматься ли этим изучением, принимают люди — в значительной мере посредством выделения на подобные исследования ресурсов, которые можно было бы потратить на иные цели. Когда Джон Ф. Кеннеди провозгласил, что США пошлют человека на Луну, он не изменил законы физики, он всего лишь поставил цель, достижение которой потребовало развитой науки. Экономическая наука ничем не отличается от физики. Чтобы наилучшим образом воспользоваться инструментами, которые она предоставляет, нам следует подумать о том, куда мы пытаемся дойти, чего пытаемся достичь. Мы должны решить, каковы наши приоритеты, на какие компромиссы мы хотим пойти, какие результаты готовы (или не готовы) получить. Перефразируя историка экономики и лауреата Нобелевской премии Роберта Фогеля, скажу: мы должны определить, что есть «хорошая жизнь», прежде чем экономическая наука сможет помочь нам достичь этой «хорошей жизни». Вот семь вопросов о жизни в 2050 г., над которыми стоит поразмыслить не только ради предсказания будущего, но и потому, что принимаемые нами ныне решения окажут влияние на то, как мы будем жить в 2050 г.
Сколько минут труда придется затратить для того, чтобы заработать булку? Это вопрос, касающийся производительности. С материальной точки зрения это, пожалуй, самое главное. Почти все прочее из того, что мы рассмотрели (институты, права собственности, капиталовложения, человеческий капитал), — всего лишь средства для достижения этой цели (а также других целей). Если в течение следующего полувека производительность будет возрастать на 1 % в год, к 2050 г. наш уровень жизни будет примерно на 60 % выше. Если производительность будет возрастать на 2 % в год, то наш уровень жизни за тот же срок повысится почти втрое — при условии, что мы продолжим работать столь же напряженно, как делаем это ныне. Действительно, эти рассуждения приводят нас к более мелкому вопросу, который я нахожу более интересным: насколько богатым надо быть, чтобы быть достаточно богатым?
Американцы богаче большинства жителей развитых стран. Мы также работаем напряженнее, имеем менее продолжительные отпуска и позднее уходим на пенсию. Изменится ли такое положение дел? В экономике труда есть нечто, называемое «кривой обратной зависимости предложения рабочей силы». Слава Богу, суть этого проще и интереснее, чем можно было бы предположить, судя по названию. Экономическая наука предсказывает, что по мере роста наших заработков мы работаем все больше — и так вплоть до определенного момента, начиная с которого мы работаем меньше. Время становится важнее денег. У экономистов пока нет полной уверенности относительно точки, начиная с которой кривая показывает обратную зависимость, и относительно силы, с которой эта обратная зависимость проявляется.
Рост производительности предоставляет нам выбор. Мы можем работать с прежней интенсивностью, производя при этом больше. Или же мы можем производить тот же объем благ, работая меньше. Или же мы можем найти некое равновесие между одним и другим. Предположим, американцы будут по-прежнему наращивать свою производительность. Выберем ли мы в этом случае в 2050 г. 60-часовую рабочую неделю и станем ли жить богато (в материальном смысле этого слова) в результате такого увеличения продолжительности рабочего времени? Или же наступит момент, когда мы решим работать 25 часов в неделю и слушать классическую музыку в парке в оставшееся от прежней рабочей недели время? Недавно я обедал с портфельным управляющим крупной инвестиционной компании, который убежден в том, что однажды американцам предстоит проснуться и решить, что они работают слишком интенсивно. Ирония заключается в том, что сам этот господин не собирается работать меньше, он планирует инвестировать средства в компании, производящие товары для досуга.
Сколько людей будут спать под Уэкер-драйв? Это вопрос дележки пирога. В 2000 г. «The Economist» дал мне задание написать статью о бедности в Америке. Поскольку экономика США в то время все еще переживала бум, я стремился найти какое-то зримое проявление разительного разрыва между богатыми и бедными американцами. Соответствующую картинку я обнаружил прямо перед главным входом в здание, где находился мой офис:
Прогулка по Уэкер-драйв в Чикаго дает моментальное представление о подъеме американской экономики. По улице снуют молодые профессионалы, отрывисто отдающие приказы по мобильным телефонам. Покупатели устремляются в изысканные магазины на Мичиган-авеню. Строительные краны вздымаются над огромным новым кондоминиумом класса «люкс», корпуса которого простираются аж до горизонта. Сплошное движение, сплошной ослепительный блеск, сплошное процветание.
Но у Уэкер-драйв есть и менее глянцевая сторона, которая лежит буквально под поверхностью. Лоуэр Уэкер — подземная служебная магистраль, пролегающая прямо под своей изысканной сестрой и позволяющая грузовикам совершать доставки через недра города. Эта магистраль также служит излюбленным убежищем для чикагских бездомных, многие из которых спят в картонных временных жилищах, сооруженных между бетонными опорами. Этим людям не видно всего того блеска наверху, и они по большей части даже не думают о происходящей там жизни. Америка подобна Уэкер-драйв [172].
Что мы хотим пообещать самым неблагополучным людям? Рыночные экономики развитых стран расположены в пределах континуума, на одном полюсе которого находится Америка, а на другом — сравнительно патерналистские экономики европейских стран вроде Франции и Швеции. Европа предлагает более добрый, более мягкий вариант рыночной экономики, но за известную цену. В общем европейские страны предоставляют большую защиту рабочим и имеют более существенную степень материального обеспечения. Щедрые блага предусмотрены законодательством; медицинское обслуживание предоставляют по праву рождения. Результатом этого является общество, которое во многих отношениях более сострадательно. Уровень бедности в Европе, особенно бедности среди детей, гораздо ниже, чем в США. Меньше в Европе и неравенство доходов.
Эта модель приводит также к более высокой безработице и меньшим темпам инноваций и создания рабочих мест. Рабочие, «упакованные» во множество обязательных благ, дороги. Поскольку работающих по найму нельзя с легкостью уволить, компании прежде всего не спешат нанимать работников. Тем временем щедрые пособия по безработице и социальные пособия побуждают работников не спешить наниматься на рабочие места, которые могут им предложить. Итогом становится то, что экономисты называют «склеротическим» рынком труда. В последние годы уровни безработицы в Европе примерно вдвое выше, чем в США.
