Эх! дитя: скажите мне тогда, как вы будете обходиться без страховки, монополии, конкуренции и всех противоречий, наконец, из которых состоит ваш порядок вещей? Слушайте.
В 1844 г. по случаю волнений в Рив-де-Жие г-н Ансельм Пететин опубликовал в «Независимом обозрении» две статьи, полные разума и откровенности по теме об анархии в эксплуатации угольных шахт в бассейне Луары. Г-н Пететин указал на необходимость объединения шахт и централизации эксплуатации. Факты, которые он довел до сведения общественности, не были проигнорированы властями: обеспокоились ли власти объединением шахт и организацией этой отрасли? Ни в коем случае. Власти следовали принципу свободной конкуренции, отпустили ситуацию на самотек и наблюдали за происходящим.
С тех пор владельцы угледобычи объединили свои усилия, не без некоторого беспокойства со стороны потребителей, которые в этом объединении усмотрели секретный проект повышения цен на топливо. Будет ли вмешиваться власть, получившая многочисленные жалобы на эту тему, чтобы восстановить конкуренцию и предотвратить монополию? Она не может: право коалиции по закону идентично праву ассоциации; монополия — основа нашего общества, как конкуренция — его завоевание; и при условии отсутствия беспорядков власть отпустит ситуацию на самотек и будет наблюдать за происходящим. Как она может вести себя по-другому? Может ли она запретить законно образованную торговую компанию? может ли она заставить соседствующих операторов уничтожить друг друга? Может ли она запретить им сократить расходы? Может ли она установить максимум? Если бы власть сделала только одну из этих вещей, она бы отменила установленный порядок. Таким образом, власть не может выступать с какой-либо инициативой: она создана для защиты и способствования одновременно как монополии, так и конкуренции с учетом патентов, лицензий, взносов за землю и других сервитутов, которые она установила в отношении собственности. Помимо этих оговорок, власти не имеют права ничего утверждать от имени общества. Общественное право не определено: более того, это будет само отрицание монополии и конкуренции. Как тогда власть будет защищать то, что закон не предусматривает, не определяет, от того, что является противоположностью прав, признанных законодателем?
Налог на пропитание волнует и третирует бедного пролетария тысячью способов: высокая стоимость соли наносит вред производству скота; пошлины на мясо еще больше уменьшают рацион рабочего
Так же, когда шахтер, которого мы должны рассматривать в событиях в Рив-де-Жие как истинного представителя общества лицом к лицу с владельцами угледобычи, решил сопротивляться росту монополистов, отстаивая свою зарплату, и противопоставить коалицию коалиции, власть расстреляла шахтера. А политические громилы обвиняют власть, предвзятую, по их словам, жестокую, продавшуюся монополии и т. д. Что касается меня, я заявляю, что этот способ оценки действий власти кажется мне не очень философским, и что я отвергаю его изо всех сил. Вероятно, можно было бы убить меньше людей, также вероятно, что можно было бы убить больше: здесь следует отметить не количество погибших и раненых, а репрессии против рабочих. Те, кто критиковал власть, поступили бы так же, как она, за исключением, может быть, нетерпения их штыков и точности стрельбы: они бы подавили, говорю я, они не могли поступить иначе. И причина, которую напрасно пытались бы игнорировать, заключается в том, что конкуренция законна; товарищество с ограниченной ответственностью законно; спрос и предложение законны, и все последствия, которые непосредственно вытекают из конкуренции, акционирования и свободной торговли, законны: в то время как забастовка рабочих НЕЗАКОННА. И это не только в Уголовном кодексе так сказано, это экономическая система, это необходимость в установленном порядке. Пока труд не независим, он останется рабским: общество существует только по этой цене. То, что каждый рабочий свободно располагает собой и своими руками, это можно терпеть [228]; но то, что рабочие посредством коалиций применяют насилие к монополии, это то, чего общество не может допустить. Разрушьте монополию, и вы уничтожите конкуренцию, и вы дезорганизуете цех, и вы повсюду посеете разложение. Власти, расстреливая шахтеров, оказались в положении Брута, помещенного между его любовью к отцу и его обязанностями консула: он должен был потерять своих детей или спасти республику. Альтернатива была ужасна: но таков дух и буква общественного договора, таково содержание соглашения, таков порядок Провидения.
Таким образом, полиция, созданная для защиты пролетариата, действует против пролетариата. Пролетария согнали из лесов, с рек, гор; ему запретили передвигаться; скоро он узнает того, кто приведет его в тюрьму.
Достижения в сельском хозяйстве заставили почувствовать в основном преимущества искусственных лугов и необходимость упразднить пустые пастбища. Везде расчищают, облагораживают, огораживают общие земли: новые достижения, новое богатство. Но бедный поденщик, не имевший иного достояния, кроме коммунального, который летом кормил корову и нескольких овец, выпасая их вдоль дорог, по зарослям и расчищенным полям, потеряет свой единственный и последний ресурс. Землевладелец, покупатель или производитель коммунальных товаров теперь будет торговать в одиночку, с пшеницей и овощами, молоком и сыром. Вместо того, чтобы ослаблять древнюю монополию, создают новую. Это даже не дорожные рабочие, которые не оставляют за межой принадлежащий им луг и не изгоняют неадминистративный скот. Что из этого следует? что поденный рабочий, прежде чем отказаться от своей коровы, пасет в нарушение закона, предается мародерству, приносит тысячу убытков, приговаривается к штрафу и к тюрьме: какая ему польза от полиции и достижений сельского хозяйства? — В прошлом году мэр Мюлуза, чтобы предотвратить мародерство винограда, запретил любому лицу, не владеющему виноградниками, циркулировать днем или ночью по тропинкам, которые пролегают или пересекают виноградники: щедрая мера предосторожности, поскольку она порождает желания и сожаления. Но если общественная дорога является лишь аксессуаром собственности; если общее достояние превращается в собственность, если общественное достояние, наконец, ассимилируется с собственностью, сохраняется, эксплуатируется, сдается в аренду, продается как собственность, что остается для пролетариата? Какая польза ему от того, что общество выходит из состояния войны, чтобы войти в полицейский режим?
Как и земля, промышленность имеет свои привилегии: привилегии, закрепленные в законе, как всегда, с учетом условий и оговорок; но, также как всегда, в большой ущерб потребителю. Вопрос интересный: скажем несколько слов об этом.
Я цитирую г-на Ренуара.
«Привилегии, — говорит г-н Ренуар, — были исправлением правил…»
Я прошу разрешения г-на Ренуара перефразировать его мысль: правило было исправлением привилегии. Потому что, кто говорит «правило», говорит «ограничение»: значит, как можно представить, что привилегия была ограничена до того, как она существовала? Я понимаю, что суверен подчинил привилегии правилам; но я не понимаю также, как он создал бы привилегии специально, чтобы смягчить действие правил. Подобное допущение не было бы ничем мотивировано; это было бы следствием без причины. С точки зрения логики, так же, как истории, все
