Ознакомительная версия.
Иной взгляд на проблему неформальности представлен в знаменитой работе Э. де Сото «Загадка капитала» [Сото, 2004]. По мысли де Сото, неформальный сектор с присущим ему духом предпринимательства обладает намного большим потенциалом роста, чем формальный, и в этом смысле выступает мощным потенциальным генератором рабочих мест. Однако его развитие упирается в отсутствие у предпринимателей-неформалов легальных титулов собственности на активы (прежде всего – дома и земельные участки), которые находятся в их фактическом владении. Непризнание государством имеющихся у них де-факто прав собственности, во-первых, препятствует легализации их предприятий, так что перераспределение работников из неформального сектора в формальный оказывается заблокировано, и, во-вторых, закрывает им доступ к «формальному» рынку капитала, так что возможности по расширению бизнеса и, следовательно, созданию дополнительных формальных рабочих мест остаются нереализованными. При всей близости, подход Э. Де Сото имеет принципиальные отличия от подхода А. Льюиса. Если Льюис предполагал, что накопление капитала возможно только в пределах формального сектора, то де Сото показал, что не менее активно (или даже более активно) оно может протекать также и в неформальном секторе [Fields, 2004b]. В случае признания де-юре прав собственности, которые де-факто есть у предпринимателей-неформалов, этот процесс мог бы получить значительное ускорение, резко изменив соотношение между неформальной и формальной занятостью в пользу последней.
Обращение к опыту развитых, а также постсоциалистических экономик, которые лишь недавно начали привлекать внимание исследователей, показало, что связь неформальности с экономическим ростом является еще более сложной и неоднозначной, чем это могло казаться вначале. Если говорить не о различиях в уровнях неформальной занятости между более и менее развитыми странами, а об их динамике внутри отдельных стран, то ситуация оказывается достаточно парадоксальной. В течение последних десятилетий в большинстве из них деформализация занятости либо нарастала либо, как минимум, не сокращалась [OECD, 2009; Andrews et al., 2011; Scheider, 2012]. Более того, в некоторых регионах она пережила настоящий бум – как это наглядно видно на примере бывших социалистических стран. Примечательно, что даже после окончания переходного кризиса в большинстве из них не отмечалось признаков устойчивого сжатия неформальной занятости, а в некоторых (включая Россию) она продолжала расти.
Итак, вопреки первоначальным предсказаниям о неизбежном отмирании, неформальная занятость не только росла во всем мире, но и появлялась в новых обличиях и в неожиданных местах. Сегодня уже невозможно отрицать, что она представляет собой не краткосрочный, а долгосрочный экономический феномен и является устойчивой характеристикой современного глобального капитализма [Chen, 2006].
Осознание того факта, что внушительная по объему неформальная занятость продолжает существовать даже в развитых и постсоциалистических экономиках (демонстрируя во многих случаях отчетливый повышательный тренд), привело к переключению исследовательских интересов с поиска специфических на поиск универсальных механизмов, способствующих ее поддержанию и распространению в современном мире.
Можно указать на несколько таких механизмов, действующих как на стороне спроса, так и на стороне предложения на рынке труда. Во-первых, если раньше главным общемировым структурным трендом был сдвиг от первичного сектора экономики к вторичному (от сельского хозяйства к промышленности), то сейчас – от вторичного к третичному (от промышленности к услугам). Но для небольших предприятий в сфере торговли, общественного питания, туризма, деловых и личных услуг стимулы для ухода в «неформальность» намного сильнее, а возможности для этого, как правило, намного больше, чем для крупных промышленных предприятий, для которых он затруднен хотя бы в силу их размеров. Во-вторых, долгосрочный тренд к постепенному старению населения рождает повышенный спрос на домашних работников для ухода за престарелыми, а домашние работники – это группа с едва ли не самой высокой предрасположенностью к неформальной занятости. В-третьих, в последние десятилетия резко возросла экономическая активность женщин, произошел их массированный выход на рынок труда. Заинтересованность женщин в совмещении работы на рынке с выполнением семейных обязательств формирует спрос с их стороны на различные виды гибких и нестандартных рабочих мест, которые часто оказываются неформальными. В-четвертых, повышение экономического благосостояния общества ведет (по крайней мере, в развитых странах) к постепенному возрастанию спроса на люксовые блага, к числу которых относится значительная часть услуг, оказываемых наемными домашними работниками [Hazans, 2011a]. В-пятых, появление информационно-компьютерных технологий резко расширило возможности для участия в неформальной экономической деятельности, снизив связанные с ней трансакционные издержки (в частности, издержки поиска потенциальных продавцов и покупателей) и облегчив выход из зоны «видимости» для государства. В-шестых, резкая активизация международной миграции привела к массовому наплыву в развитые страны мигрантов из развивающихся стран (как легальных, так и нелегальных), доступ которых в формальную занятость затруднен и преобладающая часть которых «оседает» поэтому на неформальных рабочих местах. В-седьмых, глобализация мировой экономики и возросшая интеграция развивающихся стран в международную систему разделения труда привели к тому, что для поддержания конкурентоспособности многие фирмы развитых стран были вынуждены приступить к радикальному снижению своих издержек на рабочую силу. Два наиболее простых и эффективных способа достижения этой цели – уход «в тень» и перенос рабочих мест в развивающиеся страны с деформализованными рынками труда. И то, и другое предполагает расширение ареала неформальной занятости за счет формальной. Тенденция к офшоризации производства уже вызвала, по выражению некоторых авторов, «грандиозный глобальный сдвиг в структуре рабочих мест» [Gereffi, 1994]. Все эти факторы могут работать и одновременно. В этой ситуации экономический рост не может рассматриваться в качестве эффективного противоядия против экспансии неформальной занятости, поскольку он сам выступает ее главным драйвером [OECD, 2009]. Наконец, как показывает опыт ряда стран, при определенных условиях неформальный сектор может обладать несравненно большим потенциалом для роста, чем формальный. Возможно, самый яркий пример – Китай, где феноменальный экономический рост был в значительной мере обеспечен бурным развитием неформального сектора при сохранении крайне низкой эффективности крупных государственных предприятий, составляющих «ядро» формальной экономики [Hu, 2004]. Другой, не менее впечатляющий пример – история успеха IT-индустрии в Индии, взрывной рост которой строился почти исключительно на неформальной основе [Linking the Formal and the Informal Economy, 2006]. Некоторые исследователи идут еще дальше, утверждая, что неформальность – это не тормоз развития современной глобальной экономики, а едва ли не его главный драйвер [Sassen, 2009].
Ознакомительная версия.
