Ознакомительная версия.
В таком мире богатство и бедность были «игрой с нулевой суммой»; чтобы стать богатым, нужно было присвоить чужое, уже существующее богатство. Такой взгляд на мир, присущий людям с древности, был закреплен Аристотелем и сформировал мировоззрение схоластов, европейских философов периода позднего Средневековья. «Выигрыш одного человека есть потеря для другого», — писал Святой Иероним (ок. 341–420). Еще в 1643 году англичанин сэр Томас Браун (1605–1682) утверждал, что «все не могут быть счастливы одновременно, поскольку слава одного государства строится на развалинах другого». Исторический процесс был циклическим, как писал арабский историк и экономист XIV века Ибн Халдун. Он считал, что сообщества, создающиеся путем сплочения людей, можно разделить на пустынные и городские. Исторический цикл, в глазах Ибн Халдуна, выглядел так: племя, живущее в пустыне, завоевывало город, но от городской жизни постепенно становилось все более изнеженным и слабым, так что через несколько поколений его в свою очередь завоевывало следующее племя жителей пустыни.
Перемены, которые Себастьяно Франчи подметил в жизни итальянских городов, произошли благодаря кардинальным изменениям в традиционном мировоззрении. Эта смена менталитета, проявившаяся во многих сферах жизни, была продуктом Позднего Возрождения. Несколько факторов привели к тому, что «игра с нулевой суммой» постепенно исчезла, а в циклической истории человечества появился элемент прогресса. Некоторые из этих факторов существовали давно, но только во времена Возрождения накопили критическую массу, чтобы традиционное мировоззрение изменилось и родилась новая космология. Благодаря этим факторам в истории человечества впервые появились географические области, где все люди были богатыми. Сегодня эти факторы напрочь исчезли из экономического мышления. Одна из причин того, что мы никак не можем победить бедность, заключается в том, что эти открытия периода Возрождения, а также более поздние открытия периода Просвещения, трудно сформулировать на языке, на котором изъясняются современные экономисты.
Люди очень рано поняли, что богатство чаще всего встречается в городах (точнее, в определенных городах)[86]. В городах жили свободные люди; в деревнях — серфы, навсегда прикрепленные к земле и к местному лорду. Люди начали задумываться, почему города настолько богаче, чем деревни. Постепенно они пришли к тому, что богатство городов — это результат синергии: люди разных ремесел и профессий живут вместе в одном сообществе. Флорентийский ученый и государственный деятель Брунетто Латини (ок. 1220–1294) описал эту ситуацию как il ben commune, или «общее благо». Первые экономисты — меркантилисты и немецкие камералисты — объясняли богатство и бедность именно такой синергией. «Только всеобщее богатство делает города великими», — повторил Никколо Макиавелли (1469–1527) за Брунетто Латини почти 300 лет спустя.
В эпоху, когда богатство понималось всеми исключительно как коллективное явление, Возрождение вернуло былую значимость личности человека и его созидательному потенциалу. Необходимо учитывать оба фактора — общее благо и роль личности, чтобы понять взгляд на общество, а также явление экономического роста. Как раз такой амбивалентный теоретический подход, признание, что интересы общества и и интересы отдельной личности в одинаковой степени служат мерой экономического анализа, был типичен для экономистов континентальной Европы (особенно Германии) до начала Второй мировой войны. Сегодня, однако же, теоретическая амбивалентность почти не встречается у экономистов. В XX веке проблема столкновения интересов индивида и общества свелась к дискуссиям о соотношении разных форм свобод (например, к обсуждению компромисса между правом индивида носить оружие и правом остальных членов общества не быть застреленными). Утрата дуальной теоретической точки зрения, которую продемонстрировала Маргарет Тетчер, сказав, что «такого понятия, как общество, не существует», всерьез ограничивает нашу способность понять явление бедности. Методологии стандартной экономической науки слишком часто не хватает для того, чтобы заметить синергию.
Аристотелев взгляд на мир как «игру с нулевой суммой» постепенно уступил место пониманию, что новое богатство можно не только завоевывать, но и создавать при помощи инноваций и созидания. Одновременно с этим весьма показательно менялось и значение слова новшество. В 1277 году Роджер Бэкон (ок. 1214–1294) был арестован в Оксфорде за «подозрительные новшества» — ересь, состоявшую в поиске знаний за пределами Библии и трудов Аристотеля. Когда 300 лет спустя Фрэнсис Бэкон (1561–1626) написал эссе «О новшествах», они понимались уже как способ приумножения богатства и счастья человека. В утопии «Новая Атлантида» Бэкон описывает государство, в котором инновации почитаются и люди изобрели самодвижущиеся экипажи, подводные лодки, микрофоны и лекарства, продлевающие жизнь. Бэкон также описывает первый в мире национальный научно-исследовательский совет, дом Соломона. Видов деятельности, связанных с обрабатывающей промышленностью, становилось все больше, они разорвали порочный круг убывающей отдачи, создав то, что долгое время было привилегией лишь городов, — растущую отдачу. Напомним: растущая отдача означает, что при росте производства стоимость производства единицы продукции падает, даже если технологии в это время не меняются. Антонио Серра в 1613 году сформулировал рецепт богатства страны так: богатство состоит из растущей отдачи и максимального разделения труда, т. е. из увеличения количества профессий и видов деятельности. Англия — хрестоматийный пример бедной страны, сумевшей стать богатой. В случае Англии практика предшествовала теории, но еще в 1581 году Джон Хейлс писал о важности промышленного производства для богатства страны: «Какой же недалекий нужно иметь ум… чтобы позволять нашему собственному сырью быть отправленным на обработку чужаками, а потом выкупать получившееся назад у этих чужаков!»[87] Эта же мысль звучала во всех тех странах, которые, одна за другой, решили индустриализоваться. Эти же принципы были во второй половине XX века применены в Японии и Корее.
В условиях падающих издержек при росте производства, т. е. в условиях растущей отдачи или экономии на масштабах производства, большое население уже не казалось экономистам XVII века проблемой. Напротив, для экономии на масштабе, с ее разделением труда и многочисленными новыми ремеслами, большое население стало важным условием экономического роста[88]. Более того, для роста богатства было необходимо не просто увеличивающееся население, но и его концентрация. Именно поэтому английский экономист Уильям Петти (1623–1687) предлагал переселить жителей Шотландии и других периферийных районов в Лондон, где они могли бы приносить экономике страны большую пользу, чем на пустынных окраинах острова. И только в 1798 году, когда Томас Мальтус (1766–1834) вернул к жизни экономическую науку, основанную на убывающей отдаче от сельского хозяйства (а не на инновациях и экономии на масштабе в обрабатывающей промышленности), рост населения, как в Книге Бытия, снова начал считаться проблемой. Когда Мальтус и его друг Рикардо вернули убывающей отдаче центральную позицию в экономической науке, одновременно упразднив растущую отдачу и инновации, последствия оказались трагическими: было потеряно прежнее понимание богатства как совместного продукта синергии, возрастающей отдачи и инноваций. Концентрация на убывающей отдаче завоевала Рикардовой экономике титул «мрачная наука». Его теория торговли по сей день остается главным оправданием колониализма и неоколониализма, а также основой механизма, который не дает бедным странам разбогатеть. Еще одной важной потерей стала черта, типичная для науки периода Просвещения, — понимание различий при помощи разработки квалификационных систем (таксономий).
Европа периода ранней современности также видела связь между открытиями (географическими и научными) и инновациями, между развитием теории и практики. Понимание того, что Вселенная бесконечна и постоянно расширяется, было условием меркантилистского мировоззрения: если космос может бесконечно расширяться, значит, экономика может то же самое. Джордано Бруно (1548–1600), ученый и маг-алхимик, сожженный у столба в Риме 1 июля 1600 года за то, что, помимо прочего, считал Вселенную бесконечной, внес важный вклад в развитие экономической космологии Европы.
В самом сердце процесса экономического роста находится сочетание синергии и инноваций в условиях существенной специализации и разделения труда. Экономисты отчетливо понимали это еще в XVII веке. Мы увидим, как эта система экономического роста успешно функционировала в голландском городе Дельфте.
Ознакомительная версия.
