Ознакомительная версия.
Совокупная эффективность расходов на НИОКР в России, исходя из количества заявок, поданных на международные патенты в 2011 г., в абсолютном выражении в среднем в 4–6 раз ниже, чем у основных конкурентов, а в относительном — в расходах на НИОКР в ВВП ниже в 20–40 раз! Ошеломительность этих цифр порождает сомнение в их достоверности, однако они на самом деле отражают существующую реальность олигархического общества, живущего одним днем.
Эффективность расходов на НИОКР, относительно поданных международных патентных заявок (по PCT), 2009/2011 [560]
Как следствие, доля высокотехнологичного экспорта в промышленном экспорте, по данным OECD, у России составляет всего 2,3 %, по сравнению с 33 % у США и Китая, или 25 % у Евросоюза [561].
Не случайно даже само российское правительство вывозит капиталы за рубеж — в среднем по 4 % ВВП ежегодно в различные госфонды. Цель создания этих суверенных фондов объяснял экс-глава минфина М. Задорнов: «Во-первых, это некая «заначка» на черный день… А вторая задача Стабфонда — это сдерживание инфляции» [562]. Экономика просто не воспринимает тот объем денег, который не может переварить, поясняет замминистра финансов А. Моисеев: «Нужен не сам факт притока, а чтобы капитал приходил в экономически осмысленные проекты, в виде не спекуляций, а инвестиций в модернизацию экономики» [563].
Непрерывную борьбу с инфляцией ведет и Центральный банк, поддерживая уровень монетизации экономики в 2000-х гг. в среднем на уровне 30 % (в 1990-е ~15 %), что в два-три раза ниже, чем в США или Еврозоне, и в 4–5 раз — чем в Китае или Японии [564]. На таком голодном пайке могут развиваться только краткосрочные проекты, торговля, спекуляции и экспорт сырья. Причина ограниченной монетизации все та же — низкая эффективность экономики, которая не позволяет переваривать дополнительную денежную массу. Получается замкнутый круг, без денег невозможно развитие, но развития нет, поскольку нет денег.
Все эти примеры говорят о том, что речь идет не столько о коррупции, сколько о неэффективности существующей политэкономической модели.
Что будет дальше?
Если исходить из древнегреческого опыта, который передавал Платон, власть олигархии лишает город хорошего правления, образования и благонравных граждан, производя только множество «трутней и нищих». От нищеты россиян спасают доходы от экспорта сырья, а видимое благополучие достигается за счет проедания наследства, оставшегося от СССР, и экономических, культурных, образовательных, интеллектуальных, демографических и пр. ресурсов будущих поколений. При сохранении существующих тенденций Россия, даже без глобального экономического кризиса и внешних угроз, не просуществует и до 2030 г. На полностью законном основании страна будет доведена до полного развала: разорванная на куски, она погрузится в хаос и анархию, среди островков полуфеодальных национально-религиозных и криминально-фашистских режимов.
Впрочем, сами реформаторы, видимо, настроены не столь пессимистично. Так, например, глава государственной инновационной компании «Роснано» и прежний лидер неолиберальных реформ А. Чубайс в 2012 г. оправдывал неудачи с реализацией проектов возглавляемой им компании тем, что просто применяемая бизнес-модель и рынки сбыта оказались не те [565]. И даже призывал к строительству «российской либеральной империи» [566]. Правда спустя полгода А. Чубайс добавит: «мне кажется более важным (по сравнению с макроэкономическими параметрами) отток интеллектуального капитала, отток компетенций. Это фундаментальный показатель того, что чем-то мы больны, что что-то у нас не правильно ». Кроме того, бизнес еще не стал активно поддерживать развитие инноваций, «спотыкаясь о внеэкономические факторы». Речь, прежде всего, по словам Чубайса, идет о коррупции и о несовершенстве судебной системы в России [567].
Но это лишь симптомы болезни, а не причины. Чиновники и суды живут не изолированно от общества, а являются его частью, и в силу своего положения они являются заложниками и одновременно проводниками тех настроений и идей, которые господствуют в нем. Зерна этих настроений были брошены в российскую почву в 1990-е годы в виде идей крайнего либерал-фундаментализма. Сущность последнего наглядно передавала Н. Кляйн, отмечая, что «Россия в большей мере, нежели Чили, была практическим осуществлением этой идеологии, предвестником ситуации: «стань богатым или умри»…» [568]. На практике в российских условиях эта идея зачастую приобретает более упрощенную формулу: «урви или умри».
…
Россия занимает одно из ведущих мест в мире по уровню социального неравенства, в то же время, по данным Всемирной Организации Здравоохранения, средняя продолжительность жизни российских мужчин в 2006–2010 гг. была самой короткой среди всех обследованных 53 стран Европы и Средней Азии [569]. Одновременно Россия занимает первое место в мире по количеству самоубийств среди детей и подростков [570].
Если Америка — это еще не все, то без нее все равно ничего не происходит.
Г. Мартин, Х. Шуманн [571]
ЯпонияТерриториально и культурно Япония, конечно, относится к Востоку, но по уровню экономического развития, несомненно, к Западу. И это сочетание делает ее пример показательным для всего дальневосточного региона.
Япония долгое время являлась мировым символом экономического чуда. «Чудо» началось в 1956–1973 гг., когда среднегодовые темпы роста реального ВВП Страны восходящего солнца, составляли 9,3 % [572]. По уровню ВВП Япония скоро вышла на второе место в мире. В основе японского чуда лежала собственная модель развития, которую в той или иной мере впоследствии переняли почти все будущие Азиатско-Тихоокеанские Тигры. В основе этой «азиатской» модели лежала с одной стороны централизованная экспортно-ориентированная, защищенная протекционистскими мерами экономика, а с другой культурная модель «страны-нации», напоминавшая традиции XVII в. кокутай («тело государства») и сакоку (самоизоляции) в ХХ веке. Быстрая прибыль в данной модели играла второстепенную роль, а главную — долгосрочное опережающее развитие. Такая экспортно-мобилизационная модель позволяла в полной мере использовать потенциал главного ресурса развития азиатско-тихоокеанского региона — дешевую и трудолюбивую рабочую силу: в Японии среднегодовое количество рабочих часов (для производственных рабочих на предприятиях с 30 и более работниками) в 1960-х гг. составляло 2484 часа! И эта потогонная система работала с интенсивностью и отдачей в несколько раз более высокой, чем на американских заводах [573]!
Ознакомительная версия.
