Мальтус был, возможно, неплохой психолог и ощущал силу таких простых и броских иллюстраций. Читатель был склонен забывать, что это только тенденция, и у него волосы становились дыбом от апокалиптического видения мира, где людям уже негде стоять, не то что жить и работать. Автор немного успокаивал его воображение, говоря, что в действительности Это невозможно: природа сама заботится о том, чтобы эта тенденция не стала реальностью. Как она это делает? С помощью войн, болезней, нищеты и пороков. Все это Мальтус считал как бы естественным (в сущности, божественным) наказанием человека за его греховность, за неистребимый инстинкт пола. Неужели нет другого выхода? Есть, говорил Мальтус в своей книге, начиная с ее второго издания: «превентивные ограничения», или, проще говоря, половое воздержание. Мальтус хвалил поздние браки, безбрачие, вдовство. Но, положа руку на сердце, Мальтус сам не очень верил в эффективность этих мер и опять возвращался к неизбежности позитивных ограничений. Любопытно, что Мальтус в то же время отрицательно относился к противозачаточным средствам, вопрос о которых уже начинал обсуждаться в его время. Такое ограничение рождаемости он отрицал как вторжение в компетенцию природы, т. е. опять-таки бога. Перенаселение в системе Мальтуса не только проклятье человечества, но своего рода благо, божественный хлыст, подстегивающий ленивого от природы рабочего. Лишь постоянная конкуренция других рабочих, которых всегда слишком много, заставляет его работать усердно и за низкую плату.
Мальтусова теория страдает крайней негибкостью, догматизмом. Ограниченный и притом отнюдь не достоверный опыт определенной стадии развития капитализма она пытается выдать за всеобщий закон, действительный для любой эпохи и любого общественного строя.
Неверно прежде всего, что тенденция к безудержному размножению может преодолеваться только недостатком средств существования и мальтусовыми «демонами» — войнами, болезнями и т. д. Мальтус утверждал, что рост средств существования немедленно вызывает реакцию в виде увеличения рождаемости и численности населения, пока это опять-таки не нейтрализует указанный рост. В действительности рта тенденция не только не является абсолютной, но на определенной стадии развития общества явно уступает место прямо противоположной тенденции: увеличение средств существования и повышение жизненного уровня способствуют снижению рождаемости и темпов роста населения. В современных богатых странах Запада естественный прирост населения в 2—3 раза ниже, чем в бедных странах Азии, Африки, Латинской Америки. За 20—25 последних лет Япония, как известно, достигла значительного экономического роста, а рождаемость за Эти же годы снизилась почти вдвое.
Социализм полностью разрывает «роковую» связь между перенаселением и нищетой масс. Новый общественный строй дает невиданно быстрый рост производства материальных благ и более равное их распределение. Вместе с тем он дает людям обеспеченность, личную свободу, подлинное равенство мужчин и женщин, быстрый рост культурного уровня, открывая тем самым путь для разумного и гуманного регулирования народонаселения. Именно при социализме и коммунизме открывается возможность решения одной из величайших проблем, стоящих перед человечеством,— проблемы оптимума населения, т. е. обеспечения такого роста населения, который максимизировал бы производство и потребление, а в конечном счете, если угодно, человеческое благосостояние, счастье.
Обратимся теперь ко второму мальтусову участнику вечной гонки населения и ресурсов — к средствам существования с их арифметической прогрессией. Здесь Мальтус оказывается еще более неправ.
В самом деле, он рисовал примерно такую картину. Представьте себе участок земли, на котором кормится один человек. Он вкладывает за год 200 человеко-дней труда и получает со своего участка, скажем, 10 тонн пшеницы, которых ему как раз хватает. Приходит второй человек (может быть, вырастает сын) и на том же участке вкладывает еще 200 человеко-дней. Поднимется ли сбор зерна ровно вдвое, до 20 тонн? Едва ли, полагает Мальтус; хорошо, если он возрастет до 15 или 17 тонн. Если же придет третий, то па новые 200 человеко-дней они получат еще меньше отдачи. Кому-то придется уйти.
Это в самом примитивном изложении так называемый закон убывающей отдачи (доходности), или так называемый закон убывающего плодородия почвы, лежащий в основе учения Мальтуса. Существует ли такой закон? Как некий абсолютный и всеобщий закон производства материальных благ — безусловно нет. При определенных условиях в экономике, очевидно, могут возникать такие ситуации и явления, когда прирост затрат не дает пропорционального прироста продукции. Но это вовсе не всеобщий закон. Скорее это сигнал для Экономистов и инженеров, что в данном секторе хозяйства что-то не в порядке.
Приведенный выше пример изображает совершенно условную ситуацию и уж во всяком случае не исчерпывает проблему использования человеком ресурсов природы. Труд, о котором там идет речь, в реальной жизни прилагается в сочетании с определенными средствами производства. Если это сочетание правильно подобрано, отдача данного количества рабочих часов не уменьшится. Особое значение имеет технический прогресс, т. е. вооружение труда все более производительными орудиями и методами. Данный участок может быть объединен с несколькими соседними, и отдача, весьма вероятно, возрастет в связи с увеличением масштабов производства, за счет лучшей организации, специализации, более эффективного применения техники.
Учитывая эти очевидные возражения против «закона убывающей отдачи», современные буржуазные экономисты резко сужают сферу его действия по сравнению с Мальтусом. Они говорят, что этот «закон» действует лишь тогда, когда к неизменному количеству остальных факторов производства добавляется возрастающее количество данного фактора. Под основными факторами производства понимаются, как известно, труд, капитал и земля. Приведенный выше пример рисует именно такую ситуацию,— как мы видим, совершенно нереалистичную: в ней предполагается, что земля и капитал (прочие средства производства) неизменны, а меняется лишь количество труда. Тем не менее мальтузианцы и ныне оперируют в той или иной форме «законом убывающего плодородия». Отвергая «закон», экономисты-марксисты, разумеется, ни в коей мере не закрывают глаза на реальность и важность самой проблемы отдачи (прироста продукции в натуральной форме) на производственные затраты. Эта отдача может быть различна в зависимости от перечисленных (и многих других) факторов. Увеличение отдачи на рубль капитальных вложений, на человеко-час труда, на гектар земли — важнейшая задача повышения эффективности социалистического народного хозяйства.
Исторический опыт развития сельского хозяйства в капиталистических странах опровергает Мальтуса и его прогнозы. На Это неоднократно указывал В. И. Ленин в своих работах по аграрному вопросу: технический прогресс в сельском хозяйстве во второй половине XIX в. позволил значительно увеличить производство сельскохозяйственной продукции при относительном (и даже в ряде случаев абсолютном) сокращении занятой в сельском хозяйстве рабочей силы. Не менее резкие изменения в том же направлении происходят в сельском хозяйстве Северной Америки и Западной Европы после второй мировой войны. Это еще раз подтверждает, что угроза капитализму как системе вытекает не из «недопроизводства» жизненных средств, а из тех общественных противоречий, которые порождает эта система.
Фиксируя внимание на перенаселении, Мальтус отражал действительно присущую капитализму тенденцию к превращению части пролетариата в «лишних людей», к созданию постоянной резервной армии безработных. Только это перенаселение, вопреки Мальтусу, является не абсолютным избытком людей по сравнению с естественными ресурсами, а относительным избытком рабочих, создаваемым законами капитализма.
Объективный смысл сочинений Мальтуса в значительной мере сводится к защите интересов земельных собственников. Сознавая контраст между собой и Рикардо, Мальтус сам отметил парадокс: «Несколько странно, что мистер Рикардо, который получает значительную ренту, так недооценивает ее национальное значение, в то время как я, который ренты никогда не получал и не надеюсь получать, возможно, буду обвинен в переоценке ее важности»[152]. Если это о чем-нибудь говорит, то лишь о том, что вульгарно-социологический подход не может объяснить психологию и идеи человека: вся эта сложная сфера не определяется только его социальным положением. (Не надо, впрочем, забывать и того, что Рикардо только стал помещиком, а Мальтус был им по происхождению, и лишь случайность рождения сделала его священником и профессором.)
