Эта классовая позиция и личные свойства делали точку зрения Мальтуса в науке во многом отличной от Рикардо. В частности, там, где Рикардо смотрел, так сказать, вдаль, поверх противоречий и проблем, казавшихся ему частными и преходящими, Мальтус останавливался и приглядывался. Так случилось с проблемой кризисов, которую Рикардо игнорировал, а Мальтус нет.
Как уже говорилось, в этой области буржуазная политэкономия исторически делилась на два главных течения. Смит и Рикардо считали, что ключевой проблемой для капитализма является накопление, обеспечивающее рост производства, тогда как со стороны спроса и реализации никаких серьезных трудностей не существует. Мальтус (одновременно с Сисмонди) выступил против этой точки зрения и впервые поставил в центр экономической теории проблему реализации. Тем самым он обнаружил незаурядное чутье противоречий капиталистического развития. Рикардо полагал, что реализация любого количества товаров и услуг может быть обеспечена за счет совокупного спроса капиталистов (включая спрос на товары производственного назначения) и рабочих. И он был в принципе прав. Но возможность такой реализации не означает, что в действительности она протекает гладко и бесконфликтно. Совсем нет. Ход реализации прерывается кризисами перепроизводства, которые с развитием капитализма все обостряются. Разрешение проблемы реализации и кризисов Мальтус искал в существовании общественных классов и слоев, не относящихся ни к капиталистам, ни к рабочим. Предъявляемый ими спрос только и может, говорил он, обеспечить реализацию всей массы производимых товаров. Таким образом, спасителями общества у Мальтуса выступают те самые землевладельцы и их челядь, офицеры и попы, которых Смит в свое время прямо назвал паразитами.
Кейнсианство — ведущее направление в буржуазной политэкономии XX в.— возродило и взяло на вооружение идеи Мальтуса по вопросу о реализации и факторах «эффективного спроса». Не случайно Кейнс писал, что капитализму было бы гораздо лучше, если бы экономическая наука в свое время пошла не по пути, намеченному Рикардо, а по пути Мальтуса. В современном арсенале экономической политики потребление товаров различными промежуточными слоями и подталкивание этого потребления государством занимает видное место как антикризисная мера. Буржуазная экономическая мысль, неспособная дать научное объяснение основных закономерностей капитализма, вместе с тем прагматически, под давлением обстоятельств находит известные методы смягчения конкретных противоречий капиталистической системы.
Сочинения Джемса Милля и Мак-Куллоха представляли собой в 20-х и 30-х годах самое старательное воспроизведение и популяризацию буквы учения Рикардо. Что касается духа этого учения, то они его не понимали и не могли развивать. Убожество ближайших последователей Рикардо признается и современными буржуазными экономистами. Шумпетер пишет, что его учение «увяло в их руках и стало мертвым и бесплодным немедленно». Но причины этого он видит, по существу, в бесплодности самого учения Рикардо.
В чем подлинная причина столь своеобразной судьбы наследия великого экономиста? Рикардо оставил глубокую систему идей, но вместе с тем полную кричащих противоречий и пробелов. Он сам лучше, чем кто-либо, сознавал это. Чтобы действительно развивать Рикардо, надо было, усвоив основы его учения, найти научное разрешение этих противоречий.
Конечно, важное значение имело то, что люди, окружавшие Рикардо, были лично неспособны решать такие задачи. Но Этим проблема не исчерпывается. Как ни велика роль личности в науке, она подчиняется тем же законам, что и роль личности в истории вообще: эпоха, историческая необходимость порождают людей, способных решать назревшие задачи. Дело в том, что в тех конкретных условиях творческое развитие учения Рикардо требовало перехода на позиции иной идеологии, оно было, по существу, невозможно в рамках идеологии буржуазной. Поэтому подлинным наследником Рикардо явился марксизм.
Вспомним два главных противоречия, на которые натолкнулся Рикардо. Первое. Он не мог объяснить, каким образом обмен капитала на труд (проще говоря, наем рабочих капиталистом) совместим с его трудовой теорией стоимости. Если рабочий получает полную «стоимость своего труда» (мы знаем, что это выражение неправомерно, но Рикардо говорил именно так), т. е. если его заработная плата равна создаваемой его трудом стоимости товара, то, очевидно, невозможно объяснить прибыль. Если же рабочий получает неполную «стоимость труда», то где же здесь обмен эквивалентов, закон стоимости? Второе. Он не мог совместить трудовую стоимость с явленном равной прибыли на равный капитал. Если стоимость создается только трудом, то товары, на которые затрачивается равное количество труда, должны продаваться по примерно одинаковым ценам, какие бы по размерам капиталы ни применялись при их производстве. Но это означало бы различную норму прибыли на капитал, что, очевидно, невозможно как длительное явление.
Мы уже знаем, как разрешил эти противоречия Маркс. Посмотрим, каким путем пошли английские экономисты 20—30-х годов. При этом мы не станем разбираться в тонкостях отдельных авторов, а покажем общую тенденцию. Ученики Рикардо не могли найти разрешения этих противоречий и попытались обойти их следующим образом.
Капитал есть накопленный труд. От этой вполне рикардиаиской печки танцевали Милль и Мак-Куллох. Следовательно, в стоимость товара, производимого трудом при помощи капитала, должна входить стоимость последнего. Если речь идет о том, что в стоимость товара входит перенесенная стоимость машин, сырья, топлива и т. д., то это верно. Но тогда мы ни на шаг не приблизились к ответу на вопрос, откуда берется прибыль. Ведь не станет капиталист авансировать капитал, т. е. покупать эти средства производства, только ради того, чтобы их стоимость была воспроизведена в готовом товаре.
Нет, говорили экономисты, мы имеем в виду не это. На фабрике работает рабочий, но работает и машина. По аналогии можно сказать, что «работает» также хлопок, уголь и т. д. Ведь все это накопленный труд. Работая, они создают стоимость. Создаваемая ими часть стоимости есть прибыль, она, естественно, достается капиталисту и пропорциональна капиталу.
Это — псевдоразрешение рикардовых противоречий. По этой схеме рабочий получает «полную стоимость труда», ибо все, что он недополучил из вновь созданной стоимости, создал ведь не он, не его живой труд, а прошлый труд, воплощенный в капитале. Стоимость товара, создаваемая этим совместным трудом, при реализации товара приносит капиталисту среднюю прибыль на капитал. Такая концепция устраняет научную основу учения Рикардо — трудовую теорию стоимости, от которой остается одна видимость. Стоимость товара теперь складывается из издержек капиталиста на средства производства, его затрат на заработную плату и из прибыли. Иначе говоря, стоимость равна издержкам производства плюс прибыль.
Но ведь это банальнейшая вещь, скажете вы, это трюизм. Отнюдь не будучи капиталистами, вы легко догадаетесь, что капиталист, примерно определяя цены своих товаров, делает именно так: калькулирует издержки и накидывает на них какую-то сносную прибыль. В том-то и дело, что эта теория описывает самые поверхностные, обыденные вещи и не идет глубже. А там, где за видимостью явления не раскрывается его сущность, кончается наука.
И как эта схема хороша для капиталистов! В самом деле, рабочий получает заработную плату, справедливо вознаграждающую его труд. Капиталист получает прибыль — опять-таки законное вознаграждение за «труд» принадлежащих ему зданий, машин, материалов. JK этому легко добавить, что владелец земли с полным основанием получает ренту: ведь земля тоже «работает». Антагонизм классов, который выпирал из учения Рикардо, здесь исчез, уступив место мирному сотрудничеству труда, капитала и земли. Подобную схему во Франции еще ранее выдвинул Сэй, только он не утруждал себя попытками подогнать ее под трудовую теорию стоимости. Труд — заработная плата; капитал — прибыль; земля — рента. Эта триада, соединяющая факторы производства и соответствующие доходы, утвердилась в английской политической Экономии к середине XIX в.
В этой теории стоимости, которую часто называют теорией издержек производства, было очевидное слабое место. Стоимость товара объяснялась издержками, т. е. стоимостью товаров, участвующих в производстве. По существу, цены объяснялись ценами. В самом деле, ткань стоит столько-то шиллингов и пенсов за ярд потому, что труд стоит столько-то, машины — столько-то, хлопок — столько-то и т. д. Но почему машины стоят столько, а не больше и не меньше? И так далее. Вопрос о конечной основе цен, который всегда был центральным для политэкономии, здесь просто обходился, а тесно связанный с ним вопрос о конечном источнике доходов решался апологетически.
