А вот и жгучий политический вопрос: справедливо ли то, что живущие благополучно и обеспеченно навязывают свои предпочтения людям, живущим в развивающихся странах? Экономисты доказывают, что это несправедливо, хотя мы постоянно делаем это. Когда я прочитал в «New York Times» о том, что крестьяне в Южной Америке вырубают девственные влажные леса и уничтожают редкие экосистемы, я пришел в такое удивление и негодование, что чуть не перевернул чашку с молочным кофе «Starbucks». Но я-то не южноамериканский крестьянин. Мои дети не голодают, и им не грозит смерть от малярии. Если бы они голодали и подвергались такой опасности и если бы вырубка участка, занятого уникальной экосистемой, дала мне возможность накормить семью и купить сетку от москитов, я бы наточил топор и начал рубить, нимало не думая о том, сколько бабочек или пятнистых ласок уничтожу. Сказанное не означает того, что в развивающихся странах охране окружающей среды не придают значения. Придают. Собственно говоря, есть много примеров деградации окружающей среды, которая в долгосрочной перспективе делает бедные страны еще беднее. И очевидно, что, будь развитые страны более щедрыми, бразильским крестьянам, возможно, не приходилось бы делать выбор между уничтожением влажных тропических лесов и приобретением сеток от москитов. В данном случае суть проблемы более чем очевидна: навязывать наши предпочтения людям, живущим совсем иной жизнью, — просто дурная, ложная экономика. Позднее, когда мы обратимся к рассмотрению проблем глобализации и всемирной торговли, этот момент станет особенно значимым.
Позвольте привести другой важный пример, имеющий отношение к нашим личным предпочтениям. Максимизация пользы не синоним эгоистичного поведения. В 1999 г. «The New York Times» опубликовала некролог Осеоле Маккарти, женщине, умершей в возрасте 91 года и всю жизнь проработавшей в прачечной Геттисбурга, штат Миссисипи. Она жила одиноко в маленьком, скудно обставленном домишке и имела черно-белый телевизор, принимавший один-единственный канал. Госпожу Маккарти сделало исключительной то, что она никоим образом не была бедной. Через четыре года после смерти Маккарти университет Южного Миссисипи — учебное заведение, которое она никогда не посещала, — получил от нее 150 тыс. дол. для учреждения стипендии для бедных студентов.
Не переворачивает ли поведение Осеолы Маккарти всю экономику с ног на голову? Не следует ли вернуть в Стокгольм Нобелевские премии по экономике? Нет. Просто Маккарти извлекла из сбережения денег и последующего их дарения больше пользы, чем извлекла бы из приобретения телевизора с большим экраном или роскошной квартиры. Все мы постоянно принимаем подобные решения, пусть, как правило, и менее масштабные. Мы можем заплатить несколько лишних центов за тунца, выловленного безопасным для дельфинов способом, или послать деньги в любимый благотворительный фонд. Хотя и то и другое может принести нам пользу, ни один из этих поступков нельзя счесть эгоистичным. Американцы ежегодно жертвуют в различные благотворительные фонды и учреждения более 200 млрд дол. Мы оказываем приют странникам. Мы совершаем замечательные акты альтруизма. Но ни один из них не противоречит исходной посылке, утверждающей, что люди стремятся извлечь максимально возможную выгоду, как бы они ее ни определяли для себя. Причем эта посылка вовсе не предполагает того, что мы всегда принимаем совершенные — или хотя бы хорошие — решения. Мы этого и не делаем. Но каждый из нас пытается принять наилучшее из возможных решении на основании информации, которой располагает на момент его принятия.
Итак, в результате рассуждений, которым мы посвятили всего лишь несколько страниц, у нас есть ответ на глубокий философский вопрос, занимающий мыслителей на протяжении многих веков: почему цыпленок перебегает дорогу? Потому что максимизирует свою пользу.
Помните: максимизация пользы не простое дело. Жизнь сложна и исполнена неопределенности. Количество дел, которые можно было бы совершить в любой отрезок времени, неограниченно. Действительно, любое наше решение сопряжено с каким-то изменением одних величин за счет других. Мы можем обменять нынешнюю полезность на полезность в будущем. Можно получить определенное удовлетворение, хлопнув своего начальника по голове веслом каноэ на ежегодном пикнике, устраиваемом компанией. Но надо полагать, что этот спонтанный всплеск пользы будет с лихвой перекрыт бесполезностью долгих лет заключения в федеральной тюрьме. (Впрочем, это мое личное мнение.) Говоря серьезнее, многие из наших важных решений предполагают поиск баланса между ценностью сиюминутного потребления и ценностью потребления в будущем. Люди могут тратить годы на высшее образование, все это время питаясь пустой лапшой, потому что впоследствии высшее образование резко повысит уровень их жизни. И наоборот, они могут воспользоваться кредитной карточкой для немедленной покупки телевизора с большим экраном, хотя начисляемые на карточку проценты по долгу уменьшат объем потребления в будущем.
Сходным образом мы устанавливаем баланс между работой и досугом. Если изматывать себя, работая по 90 часов в неделю, как работают инвестиционные банкиры, то заработаешь кучу денег, но такая нагрузка оставит меньше времени для получения удовольствия от товаров, которые можно купить на эти деньги. Мой брат, которому теперь 29 лет, — успешный консультант по менеджменту. Его заработки по меньшей мере на порядок выше моих. В то же время он трудится чересчур много, его рабочий день не нормирован. Прошлой осенью мы оба с восторгом записались в класс кинематографии, в котором преподавал Роджер Эберт. На протяжении 13 недель мой брат пропускал одно занятие за другим.
Как бы ни были велики суммы, указанные в платежных ведомостях рядом с нашими именами, мы можем потратить их на ошеломляющее разнообразие товаров и услуг. Когда вы купили эту книгу, то приняли молчаливое решение не тратить деньги, которые заплатили за нее, на что-то другое. (Даже если вы украли книгу, то могли бы вместо нее прикарманить роман Скотта Туроу, и мысль об этом по-своему льстит мне как автору.) Между тем время — один из самых дефицитных наших ресурсов. В настоящий момент вы читаете, вместо того чтобы работать, играть с собакой, писать заявление о приеме в школу права, ходить за продуктами или заниматься сексом. Жизнь, как и экономика, состоит из обмена одного на другое.
Короче говоря, вылезти утром из постели и приготовить завтрак — это поступки, которые сопряжены с решениями более сложными, чем те, которые принимают, играя в шахматы на среднем уровне. (Не убьет ли меня эта яичница в течение 28 часов?) Как мы справляемся со всем этим? Ответ таков: каждый из нас мысленно взвешивает издержки и выгоды всех совершаемых нами действий. Экономист сказал бы, что мы пытаемся извлечь максимум пользы из имеющихся в нашем распоряжении ресурсов; мой отец сказал бы, что мы пытаемся потратить наши деньги с максимальным эффектом. Помните: предметы, приносящие пользу, необязательно должны быть материальными. Если вы сравните две деятельности — преподавание математики на младших курсах высшего учебного заведения и торговлю сигаретами «Camel», — то обнаружите, что вторая работа почти наверняка лучше оплачивается, тогда как первая дает большее «духовное удовлетворение», а это вычурное выражение означает, что в конце дня вы испытываете большее удовлетворение от того, чем занимаетесь. Это совершенно законная выгода, которую следует соотносить с издержками в виде меньшей заработной платы. В конце концов одни делают выбор в пользу преподавания математики, а другие предпочитают продавать сигареты.
