Как и современные, классические экономисты предполагали, что разумные люди будут стремиться максимизировать личную удовлетворенность, но они не сводили ее практически целиком к богатству. Классики полагали столь же вероятным, что человек может получать максимальное удовлетворение от этичного поведения, досуга или общественной жизни — всего, что может улучшить не просто его финансовое положение, а качество жизни в целом. Для классических экономистов термин «анализ затрат и выгод» был бы почти оксюмороном. Поскольку настоящая стоимость чего бы то ни было измеряется не тем, сколько денег затрачено на эту вещь, а тем, от чего ради нее пришлось отказаться ценой выбора (так называемая альтернативная стоимость), и, поскольку настоящая выгода зависит от не выражаемых в количественной форме субъективных суждений, провести количественный анализ в данном случае представляется совершенно невозможным.
Кроме того, две школы резко отличаются во взглядах на корпоративную ответственность. Представители господствующей, «новой» экономики любят уклоняться от ответов на вопросы о таких долгосрочных последствиях внешней деятельности корпораций, как, например, ухудшение качества воды, но классическим экономистам трудно так поступить, поскольку они получили разностороннее образование и обязаны наблюдать «обыденную жизнь». Для них внешние экономические эффекты, внешние выгоды оправдывают субсидии на образование, а внешние затраты (издержки хозяйственной деятельности, такие как загрязнение окружающей среды, которые не учитываются в себестоимости продукции или услуг и которые несут те, кто оказался вовлеченным в последствия данной хозяйственной деятельности) оправдывают вмешательство правительства с целью снижения негативных экологических последствий. Аналогично, прибыльность для классических экономистов — сложный вопрос. Можем ли мы оценивать рынки торговли людьми, проституции и оружия массового уничтожения только на основании того, насколько они прибыльны? Разумеется, нет, сказали бы классические экономисты, но сегодня они проиграли войну представителям «новой экономики», где правят цифры. Поэтому в дальнейшем, говоря об «экономической науке» и «экономистах», я буду иметь в виду современную экономическую теорию и ее представителей.
Современная экономика использует весь аппарат точных наук: количественную оценку факторов производства, формулы, табличное представление результатов и т. п. Эти атрибуты свободной от оценочных суждений объективности и высокой точности придают экономическим законам статус непреложных и оправдывают ту таинственную роль, которую экономика играет в принятии политических решений во всем мире. Со времени присуждения первых Нобелевских премий по экономике тенденция распространять экономический подход на разные области, от права до медицины и образования, неустанно развивается.
По мере роста роли экономики растет и власть ее языка. Экономическая терминология формирует пристрастие к точному числовому выражению и почти магическую веру в силу этой науки, что способствует еще большему внедрению экономики в процессы принятия решений и осмысления мира. Все это было бы хорошо, будь жизнь во всех отношениях отлаженной машиной, но, конечно, это не так. Экономика сосредоточивает наше внимание на конкретном и исчисляемом, в то время как нас окружает приблизительное и не поддающееся количественному измерению. Отрицание субъективных факторов, как это в большинстве случаев делает экономика, точно не дает разглядеть влияние неизмеримого на нашу жизнь.
Фондовые рынки, возьмем очевидный пример, купаются в вычислениях и измерениях: отношение капитализации к прибыли, бета-коэффициенты, показатели с начала года по текущий момент, сравнение секторов… Однако катаклизмы, во время которых люди создают и теряют состояния — пузыри и обвалы рынка, — иррациональны и в высшей степени субъективны. Мы покупаем слишком дорого. Мы продаем слишком дешево. Мы прем напролом с «быками» и пятимся с «медведями» наперекор тому, что подсказывает логика, именно потому, что мы люди и можем ошибаться. И все же экономический лексикон пропитывает самые разные сферы нашей деятельности, изменяя подход самых разных людей к решению своих проблем, и в том числе личных, имеющих, казалось бы, мало отношения к экономике.
Не так давно само понятие анализа затрат и выгод не встречалось за пределами бизнес-школ. Сейчас такой анализ выглядит не просто уместным, а обязательным в процессе принятия почти любого решения, будь то выбор подарка, визит к другу, покупка ингредиентов для именинного торта или рождение второго ребенка. Безусловно, имеет смысл взвешивать затраты и выгоды в ситуациях, по своей природе не относящихся к экономике или финансам, но считать этот метод универсальным — значит признать, что любую человеческую деятельность можно представить в количественной форме, любую ценность выразить в деньгах. По мере того как анализ затрат и выгод распространяет свою логику за пределы экономической науки, мы начинаем оценивать свои решения уже не как хорошие или плохие, умные или глупые, но просто как рентабельные или нерентабельные.
Знаменитая менеджерская мантра «Мы можем управлять тем, что можем измерить» дает еще один пример как неуемного стремления экономики к количественным определениям, так и лазейки, позволяющей корпорациям прятаться за ширмой объективности. Как мы помним, на собрании акционеров ExxonMobil в 2004 году Ли Реймонд так ответил на вопрос, включены ли в бюджет средства на покрытие потенциальных потерь от глобального потепления: «Изменение климата не является ни вероятным, ни подлежащим оценке». Другими словами, если глобальное потепление не отражено в моем балансе, его не существует.
Хотя корпояз, на котором говорил глава Exxon, и язык экономической теории не совпадают на все 100 процентов, они достаточно близки, чтобы подпитываться друг от друга и порождать множество широко распространенных терминов и мифов, в числе которых:
•Эффективность (соотношение полученного результата и затраченного количества ресурсов). Можно ли в последние несколько десятилетий найти более чтимый критерий, чем эффективность материально заинтересованного субъекта деятельности?
Сегодня, желая положительно охарактеризовать деятельность правительства, мы говорим о ней не как о логичной, разумной или полезной для общества, но как об эффективной и практичной. Дополнительная посылка, содержащаяся в этом термине, заключается в том, что «невидимая рука рынка» всегда действует наиболее эффективным образом. Однако хваленая эффективность корпораций часто не более чем иллюзия, поскольку современные модели расчета эффективности игнорируют все внешние экономические эффекты, перекладывая часть корпоративных расходов на общество и природу.
