Ознакомительная версия.
Поддерживая набор мер, призванных придать капитализму нужное направление, Кейнс вовсе не был противником частного предпринимательства. "Если человек должен быть тираном, то пусть он будет таковым по отношению к своему банковскому счету, а не к согражданам"[255], - писал он на страницах "Общей теории... , а затем добавлял, что, если бы государство поставило перед собой узкую задачу осуществления достаточного количества инвестиций в общественные проекты, большая часть экономики могла бы и должна была быть отдана на откуп частной инициативе. Сейчас совершенно не кажется, что предложенное "Общей теорией..." решение было радикальным; скорее Кейнс выдвигал объяснение того, почему неизбежное лекарство способно оказать целительное воздействие. Если экономика находилась в затруднении и грозила оставаться в таком состоянии долгое время, даже самые неожиданные решения были предпочтительнее нерешительности государства.
Главный вопрос лежал в области нравственности, а не в области экономики. Во время Второй мировой войны профессор Хайек написал книгу "Дорога к рабству" - глубоко прочувствованное и логичное, несмотря на очевидные преувеличения, обличение излишне централизованной экономики. Кейнсу книга понравилась, да и идеи автора он разделял. Но, помимо похвал, он писал Хайеку, что
...вынужден... прийти к иному заключению. Я должен сказать, что нам нужно стремиться не к отказу от планирования или сокращению его объемов, но, вне всяких сомнений, к их увеличению. При этом планирование должно происходить в обществах, максимально большое число членов которых, от вождей до обычных людей, разделяют Вашу нравственную позицию. Умеренное планирование не будет представлять опасности, если разум и чувства ответственных за его проведение людей охвачены верным отношением к вопросам моральным. Относительно некоторых из них это и так справедливо. Наше проклятие в том, что заметное их количество, скажем так, стремятся к планированию не ради его плодов, но потому, что они являются Вашей моральной противоположностью и предпочтут служить скорее дьяволу, чем Богу[256].
Наивны ли надежды Кейнса? Можно ли на самом деле управлять капитализмом, могут ли плановики в действительности открывать - и закрывать - кран государственных расходов, с тем чтобы дополнять, но ни в коем случае не заменять, частные инвестиции? На этот вопрос ответ еще не получен, и он остается частью нашей жизни.
Отложим разговор о нем до следующей главы. Здесь же предметом нашего изучения является сам Кейнс и его мнения, насколько бы ошибочными они нам ни казались. И было бы непростительным заблуждением поместить этого человека, чьей целью было спасение капитализма, в лагерь тех, кто пытался его потопить. Да, он призывал к "национализации" инвестиций (хотя так толком и не объяснил, что имелось в виду), но, жертвуя частью, пытался спасти целое.
На самом деле он был сторонником консервативных убеждений - преданным почитателем Эдмунда Берка и традиции ограничения роли государства, ярким представителем которой Берк являлся.
Как я могу принимать (коммунистическую) доктрину, - писал Кейнс в 1931 году, когда единодушия по этому вопросу, мягко говоря, не наблюдалось, - если в качестве своей библии, недоступной никакой критике, она избрала устарелый талмуд, по моему глубокому убеждению не только изобилующий ошибками, но и совершенно бесполезный для современного мира? Как могу я предпочитать лужу, где плавает рыба, самой рыбе, а невежественный пролетариат - буржуазии и интеллигенции, которые, несмотря на все недостатки, задают жизненные стандарты и которым мы обязаны движением человечества вперед?[257]
В теориях Кейнса, равно как и в вынесенном им диагнозе и предложенном курсе лечения, можно найти множество недостатков. При этом нельзя не признать, что никто из утверждавших, будто Кейнс лишь ради собственного развлечения вмешивался в работу исправной системы, не произвел на свет более осмысленной теории, глубокого диагноза и убедительного лекарства. И уж точно никто не мог возражать против объявленной им цели: создания капиталистической экономики, почти полностью избавленной от главной угрозы ее существованию - безработицы.
Как мы уже отмечали, наш герой был просто не способен заниматься только одним делом. Одновременно с возведением у себя в голове конструкции "Общей теории..." он на собственные деньги построил в Кембридже театр. Это было типичное для Кейнса предприятие. Прежде убыточный, театр уже через два года начал окупать себя, а его творческий успех был самым что ни на есть впечатляющим. Кейнс умудрялся успевать везде: он выступал спонсором, продавцом билетов (когда соответствующий служащий исчез в неизвестном направлении), мужем ведущей актрисы (Лидия играла в пьесах Шекспира, собирая восхищенные отклики) и даже концессионером. При театре открылся ресторан, и Кейнс ревностно следил за его финансовыми делами, сопоставляя доходы с разными типами представлений, словно пытаясь вывести зависимость потребления еды от полученного при просмотре удовольствия. В баре по очень низкой цене - дабы поощрить клиентов - наливали шампанское. Может быть, это был один из самых приятных периодов в его не лишенной приятных вещей жизни.
Он продолжался недолго. В 1937-м успешное восхождение было грубо прервано: Кейнс пережил сердечный приступ, и ему пришлось удалиться на покой. Конечно, покой - понятие относительное. Кейнс продолжал играть на бирже, редактировать "Экономик джорнал" и писать блистательные статьи в защиту "Общей теории". Как-то раз при его появлении один ученый сказал:" Эйнштейн на самом деле сделал для физики то, что мистер Кейнс, по его мнению, совершил для экономики". Кейнс был не таким человеком, который пропустил бы это мимо ушей. Стоило ему захотеть, как он брал в руки свое разящее перо и буквально уничтожал критиков, поодиночке и скопом. Иногда применяя сарказм, и нередко совершенно блестяще, и очень часто - с нескрываемым раздражением. Многие непродолжительные знакомства оканчивались фразой "Мистер Н. отказывается понять меня", которая по сути очень напоминала полный отчаяния вздох.
Тем временем надвигалась война; после Мюнхенского соглашения дела пошли еще хуже. Кейнс с возмущением читал трусливые письма сочувствующих левым идеям людей в "Нью-стейтсмен энд нейшн", в руководстве которого он когда-то состоял. Он немедленно написал и отправил в издание следующие строки: "Разве можно поверить, что существует некий обобщенный "социалист"? Я в его существование верить отказываюсь. - И далее: - Когда доходит до дела, не успевают истечь и четыре недели, как они вспоминают о том, что являются пацифистами и начинают строчить пораженческие послания в адрес вашего издания - таким образом, оставляя защиту свободы и цивилизации полковнику Твердолобому и Старым Друзьям под троекратное "Ура! "[258]
Ознакомительная версия.
