они были не в состоянии принять эту взаимонуждаемость и капитулировать перед ней, то каждый из них исступленно и неустанно атаковал то, что воплощал в себе другой. Мэри оказалась в этой войне жертвой, попав между двух огней и получая все тумаки и шишки с обеих сторон – особенно от матери, которая завидовала дочери и ненавидела ее за сексуальное возбуждение, получаемое той рядом с отцом. Мэри ощущала себя настолько виноватой в связи со своей сексуальной увлеченностью отцом, что оказалась совсем потерянной и беспомощной. Страх, испытываемый ею перед матерью, привел к разрушению ее цельности как личности, и этот злосчастный страх по сей день продолжал по-прежнему находиться в ней. Чтобы прочно чувствовать себя в условиях взросления, а также роста своей сексуальности, Мэри нужно было взглянуть этому страху в глаза и найти от него избавление, сделав это путем мобилизации собственного гнева. Она хорошо понимала и принимала объяснение, которое я давал сложившейся тогда и продолжавшейся теперь ситуации. Лежа в моем кабинете на кровати и скручивая руками полотенце, Мэри открыла глаза, чтобы бросить мысленный взгляд на мать, и произнесла: «Ты ведь меня на самом деле ненавидишь, верно я говорю?» Сказав эти слова, она воочию увидела перед собой лицо матери с таким выражением глаз, которое сильно напугало ее. В этот момент она промолвила: «Я всегда испытываю страх, когда заглядываю в глаза кому-либо, особенно женщине. Долгие годы я не могла видеть материнских глаз. Когда я выросла, то припомнила ее облик, увиденный мной в возрасте четырех лет. Не могу забыть эти холодные, ледяные глаза, смотревшие так, словно она готова была убить меня. Я почувствовала себя парализованной и не могла дышать».
Чтобы помочь Мэри перебороть гнетущий ее страх, я велел ей изменить указанное упражнение на нечто противоположное. Скручивая изо всех сил полотенце, она должна была вопить на свою мать: «Ненавижу тебя! Мне ничего не стоит убить тебя». Выражая эти чувства, Мэри заметила: «Благодаря им моя внешность кажется мне вполне симпатичной. А я ведь привыкла ощущать себя эдакой страхолюдиной». И добавила к этому с гневом: «Не смотрите на меня так. Это меня страшно пугает». Никогда до сих пор Мэри не мобилизовала в себе столь смертоносный гнев против матери. Она чувствовала себя слишком виноватой в связи с вовлеченностью в какие-то околосексуальные отношения с отцом и испытывала по этой же причине слишком сильный страх перед матерью. Понадобилось почти три года терапии, чтобы привести Мэри в такое состояние, когда она избавилась от владевших ею чувств вины и стыда настолько, чтобы располагать возможностью постоять за себя. Она стала сильнее и обрела больше уверенности в собственной способности выжить в одиночку, стоя на собственных ногах. Но было бы ошибкой полагать, что этот перелом знаменовал собой конец терапии. Ведь такие термины, как «стала сильнее» или «обрела больше уверенности в себе», носят далеко не абсолютный характер, они весьма и весьма относительны. Ее тело нуждалось в дальнейшем продолжении работы над ним, чтобы нарастить его энергетику и пойти дальше по пути интеграции личности. Ведь, столкнувшись с серьезным стрессом или разочарованием в своих отношениях с окружающими, Мэри все еще могла, что называется, рухнуть или развалиться. Мы никогда не в состоянии до конца преодолеть последствия травм, полученных на заре жизни. Однако если нам доведется стать мишенью новых ударов, то мы сможем быстрее мобилизовать наличные силы и восстановить в своем теле состояние хорошего самочувствия и удовольствия. Каждый кризис, с которым нам приходится столкнуться в жизни, становится возможностью для дальнейшего развития и укрепления нашего Я. В результате можно без всякой натяжки сказать, что терапевтический процесс никогда не завершается. Наше путешествие в страну самопознания ни в коем случае не кончается до тех пор, пока мы продолжаем жить, поскольку каждый новый жизненный опыт, каждое жизненное испытание или обретение вносит свою лепту в обогащение нашего естества. Во всяком случае, применительно к моему личному путешествию это утверждение более чем справедливо.
Меня привлек к Райху его тезис о том, что человек может найти сексуальное удовлетворение только посредством капитуляции перед своими сексуальными чувствами. Он назвал эту способность оргазмической потенцией, желая тем самым четко обозначить, что мерилом сексуальной страсти является не то, насколько в человеке сильно сексуальное побуждение, а то, насколько полной и завершенной является разрядка или снятие существующего сексуального возбуждения. В полном или по-настоящему завершенном оргазме все тело, включая разум, участвует в конвульсивной реакции, которая приводит к исчерпывающей разрядке всего сексуального возбуждения. Указанная конвульсивная реакция запускается в ход волнами возбуждения, которые раз за разом пересекают тело, будучи при этом связанными с резко ускоренным темпом дыхания. Хотя я применяю термин «конвульсивные», следуя в этом Райху, соответствующие движения не являются ни хаотическими, ни клоническими; они носят, я бы сказал, змеевидный характер. Во время этого процесса таз движется вперед вместе с волной выдыхания и назад с волной вдыхания. Аналогичные движения таза могут наблюдаться как сопровождение глубокого и полного дыхания без какой-либо сексуальной заряженности или генитального возбуждения. В подобной ситуации указанные движения носят название оргазмического рефлекса, и они не ведут ни к какой кульминационной точке. Тем не менее это явление воспринимается человеком как весьма расслабляющее и приятное. Когда в ходе полового акта сильный сексуальный заряд, накопившийся в генитальном аппарате, находит себе взрывоподобный выход, движения таза приобретают совершенно непроизвольный характер и осуществляются быстро и с силой. Человек ощущает себя так, словно его выносит за границы собственного Я, что представляет собой наивысшую форму капитуляции. Осознание своего Я исчезает, как если бы человек испытывал слияние с космическими процессами. Это переживание и есть экстаз.
В результате терапии, которой я подвергался у Райха, я оказался в состоянии испытать полную капитуляцию перед своими сексуальными чувствами, и мне знаком связанный с этим экстаз. Однако это удавалось пережить совсем нечасто. Тем не менее подобные переживания подкрепили мое убеждение в том, что любовь и сексуальная страсть представляют собой грани такого явления, как отождествление человека с вселенной. Но если подобное отождествление является частью человеческой природы, то почему капитуляция оказывается столь трудным делом? Я уже описывал всевозможные страхи, препятствующие капитуляции или блокирующие ее, но поскольку разного рода страхи носят в нашей культуре универсальный и повсеместный характер, мы должны признать, что они имеют к этой культуре самое непосредственное отношение. То, что происходит в семье, отражает общепринятые культурные установки и ценности, и до тех пор пока мы не признбем искаженный характер указанных ценностей, мы будем беспомощны в своих усилиях
