что всегда чувствовала себя обеспокоенной, и была убеждена, что это ее нормальное состояние.
При нашей первой встрече я был поражен темнотой вокруг и в глубине ее глаз. В них не было ни следа какого-нибудь сияния, и в течение всей первичной консультации они ни разу не загорелись, даже на самый краткий миг. Эта женщина была невелика ростом, но пропорционально сложена. У нее были оживленные манеры, и, невзирая на горькую складку в районе губ и рта, она вовсе не вела себя как человек, пребывающий в депрессии. После многих лет нормальной совместной жизни с мужем, которому она верно служила, тот оставил ее ради другой женщины. Марта приняла развод стоически и продолжала по инерции вести свою пустую жизнь, пока не поняла, что нуждается в посторонней помощи.
Марта знала о себе, что была постоянно напугана. Она никогда не умела противостоять своему мужу. После расторжения брачных уз эта женщина потеряла всякое ощущение безопасности, да и до этого времени она никогда не была самодостаточной и не жила так, чтобы опираться только на саму себя. Теперь, когда Марта, помимо всего прочего, приближалась к менопаузе, она вдруг посчитала себя лишенной всяких надежд. Но она не соглашалась признаться себе в возникшем у нее ощущении полной безнадежности и бесперспективности. И еще: она никогда не плакала. Марта выжила после постигшей ее катастрофы, но она пополнила собой ряды тех многочисленных в наше время людей, которые в состоянии вынести все случившееся и выжить, но в их жизни нет ни капли радости.
Я слышал многих людей, произносивших с гордостью: «Я смог выжить». Могу понять и высоко оценить подобное чувство, если человеку довелось существовать в ситуации, реально угрожавшей его жизни, скажем, в нацистском концлагере или в другом подобном месте. Но ведь такого рода заявления распространяются и на вполне сносное настоящее, и даже на будущее. В сущности, произнося нечто подобное, такой индивид говорит следующее: «Я могу вынести это. Я в состоянии выжить в таких условиях, когда другие люди окажутся побежденными и погибнут. Я в силах противостоять любым враждебным или вредоносным нападкам». Но ведь если человек настроил себя не жить, а выживать, то он и не ждет никакой радости и не в состоянии реагировать на нее. Можно ли ожидать от рыцаря в доспехах, что тот станет бездумно кружиться в вихре вальса? Такая жизненная позиция, когда человек все время готовится к встрече с несчастьем или даже катастрофой, не располагает к тому, чтобы наслаждаться жизнью. Нечего и говорить о том, что те люди, которые сами себя считают выживающими и спасающимися, на самом деле не ищут никаких удовольствий и не хотят их. Впрочем, хотеть удовольствия и быть открытым для него – это две совсем разные вещи. Если самым главным в жизни является выживание, то человек никоим образом не открыт удовольствиям. Если кто-то находится во всеоружии для отражения возможной атаки, то он, конечно же, не может быть открытым для любви. Ощущение открытости перед лицом жизни заставляет таких людей чувствовать себя слишком ранимыми, и страх снова заковывает их в защитную скорлупу.
Марта была у своих родителей самым младшим ребенком из троих детей, причем все они были девочками. В этом доме царила атмосфера потенциального насилия. Родители все время скандалили, главным образом из-за денег. Она вспоминала следующий инцидент, имевший место, когда ей было около пяти лет. Мать с отцом особенно громко орали друг на друга в гостиной, и очередной скандал завершился тем, что отец вдруг пнул и перевернул кофейный столик с сервизом и был готов перебить на мелкие осколки всю посуду в китайском будуаре, если бы сестры Марты не остановили его. Сообщая об указанном неприятном эпизоде, она не упомянула, что сама была сильно напугана случившимся. Я убежден, что она и не почувствовала страха, поскольку находилась в шоке. Впрочем, по поводу случившегося она заметила, что «это было весьма неожиданным».
В такой атмосфере Марта ушла в себя и замкнулась. Она рассказывала, что привыкла играть в полном одиночестве, спрятавшись под обеденным столом, где была надежно укрыта от посторонних взглядов низко свисавшей с него скатертью. Это укромное местечко она считала своим домиком. Но оно не было ни храмом, ни крепостью. Марта никогда не чувствовала себя целиком свободной от страха. «Я жила в состоянии постоянного беспокойства по поводу того, что может произойти, – вспоминала она в беседе со мной. – В нашем доме не бывало радости или света. Настроение всегда было тягостным, словно при исполнении трудной и нудной повинности. Преобладала всеобщая тяжкая печаль».
В своем неизменном состоянии дискомфорта и даже дистресса Марта не получала ни от одного из родителей ни понимания, ни симпатии, ни поддержки. Когда в шестилетнем возрасте ей пришлось отправиться в школу, это было для нее нечто ужасающее. И что же? Мать привела девочку к школьному зданию и сразу повернулась уходить, а когда Марта стала плакать и упрашивать ее остаться, та проигнорировала ее мольбы и все равно покинула дочку. Марта припоминает, что она провела весь тот первый учебный день стоя где-то в уголке и не переставая плакать.
Меня поразило детство Марты, проведенное ею словно под сенью темной, угрожающей тучи. Стремление к выживанию диктовало ей, что нужно взять себя в кулак и поскорее отправляться в мир, поскольку нельзя ведь провести всю жизнь сидя под столом. Едва успев окончить среднюю школу, она, что называется, выскочила замуж за человека, которого нисколько не любила. Марта выучилась тому, как совладать с жизнью: если делать то, что от тебя ожидают окружающие, то тебя не будут больно задевать. С раннего детства она привыкла быть хорошей маленькой девочкой. Оказалось, что муж был во многом очень похож на ее отца – такой же злой, грубый и бесчувственный человек. Но она знала, что сумеет выжить.
Обращение к психотерапевту означало, что Марта хочет получить от своей жизни больше, чем простого выживания. «Получить больше» означало, что она должна самым радикальным образом изменить свое отношение к жизни, а это потребует от нее гораздо большего, нежели одной только решимости. Если прежнее отношение давало ей возможность выжить, то отказ от него означал, что выживание оказывается под вопросом. Хотя текущая ситуация Марты была такова, что реальная угроза выживанию отсутствовала, отказ от оборонительной позиции и открытие себя жизни порождало те самые чувства ранимости и опасности, которые были ей хорошо знакомы в детстве. Невзирая на свои довольно немалые годы и неординарность натуры, под всей благопристойной и даже благополучной
