сгибателей передней части тела в рефлекторных реакциях, пока ребенок не сможет воспроизвести то же самое произвольно. К тому времени разгибатели шеи уже выработали достаточный тонус, чтобы голова не опускалась вперед, когда сгибатели станут достаточно сильными, чтобы поднять тело в положение сидя. Разгибатели шеи были малоактивными из-за отсутствия импульсов от других источников. Только на третьем месяце жизни [17] ребенок начинает иногда выгибать тело, запрокидывая голову назад.
Нормальная эластичность мышцы развивается и поддерживается за счет того растяжения, которое обеспечивается работой антагонистов. В первые несколько недель ребенок только сгибает голову. В целом в первый месяц преобладает сгибание, затем начинают преобладать разгибательные движения и так далее, пока не станет возможным сидение. То, что мышечный контроль и эластичность обусловлены не только ростом пирамидного пути, можно увидеть из того факта, что те младенцы, которые растут не рядом с матерью, и, соответственно, которых берут на руки только для кормления и других неизбежных случаев, фактически медленнее обучаются противодействию силе тяжести, чем те, которых матери чаще берут на руки. Попытки сесть они предпринимают гораздо позже. Поскольку не происходит фактического сокращения, а тонус антигравитационных мышц недостаточен для поддержания тела в вертикальном положении, сидение появляется в их жизни намного позже. Даже когда ребенку помогают сесть, сначала голова, а затем и грудная клетка опускаются вперед, и ребенок оказывается на боку. Следовательно, сокращения действительно играют важную роль в развитии контроля и эластичности мышц.
Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что мы перестраиваем всю структуру, следуя тому курсу, который был изложен в начале главы «Нормальная адаптация к силе тяжести», не забывая, что:
1) При нормальном обучении сознательное внимание должно постепенно исчезать, и пока существуют привычные проприоцептивные импульсы, которым должен противоречить сознательный контроль, последний обременен дополнительным бременем постоянного внимания, – бременем, неизвестным нормально зрелым людям.
2) Попытки фазовых движений обычно не предпринимаются до тех пор, пока не произойдет значительное тоническое постуральное обучение. Коррекция кинестетического чувства и контроля должна происходить уже на пути к обучению фазовым движениям, чтобы спонтанно срабатывали правильно интегрированные реакции на гравитацию.
3) Поэтому расслабление и укрепление мышечных групп следует предпринимать не напрямую, а через их антагонистов, как при нормальном развитии.
4) Влияние гравитации следует устранять, насколько это возможно, до тех пор, пока не будет восстановлен полный диапазон гибкости шейных и тазобедренных суставов.
5) Первоначально важным фактором является время, необходимое для того, чтобы рефлекс растяжения стал полностью активным. Опыт подсказывает, что две-три минуты – это самый длинный интервал для сохранения любого положения.
До того как произойдет переобучение, любое упражнение, в котором игнорируются вышеперечисленные пункты, всего лишь предоставляет «неправильному» исполнителю еще одну возможность потренировать его ошибочную манеру выполнения.
Некоторые утверждают, что тело выражает эмоцию, зарождающуюся внутри. Другие, как, например, Уильям Джеймс, считают, что нам весело, потому что мы смеемся, то есть эмоция возникает вслед за периферическим соматическим нарушением или изменением. Похоже, что в момент реакции тела сенсорный импульс вызывает эмоциональный заряд в таламусе. Аффективное состояние поддерживается положением тела посредством измененного паттерна до тех пор, пока система не оправится от нарушения.
Для нас важно то, что любой сенсорный и двигательный опыт сопровождается некоторой эмоциональной разрядкой и что соответствующим этим эмоциям произвольным мышечным паттернам предшествуют сенсорный опыт и обучение. Многие имели возможность наблюдать, что для людей, испытывающих эмоциональные трудности, полное разгибание неестествено, а часто даже невозможно. Также хорошо известно, что все эмоции отчетливо отражаются на лице.
Бесценное исследование связи эмоций с конкретными мышечными паттернами можно найти в книге Дарвина «Выражение эмоций у человека и животных». Следует проводить четкое различие между спонтанным и произвольным выражением эмоций. Произвольная мимикрия инициируется в коре головного мозга и требует визуального опыта и памяти. Так, например, слепые обычно могут спонтанно выразить гнев или страх, но не могут правильно воспроизвести их выражение произвольно или по команде. Те же, кто не слепы от рождения и имели визуальный опыт таких выражений, ведут себя как нормальные люди (Г. Дюма). Люди, страдающие болезнью Паркинсона, неспособны выражать спонтанные или произвольные эмоции. При других заболеваниях (псевдобульбарных) очевидны мышечные паттерны различных выражений, однако при этом не возникают какие-либо эмоции.
В каждом случае необходимо учитывать три составляющие: восприятие, представляющее собой осознание материального факта раздражения окончания сенсорного нерва; ощущение, которое является интеграцией состояния «я» в тот момент, когда раздражение, достигнув нервной системы, оказало на нее некоторое воздействие; и, наконец, психосоматическая реакция (разум-тело).
При любой сознательной реакции восприятие превращается в ощущение тогда, когда наш интерес направлен на то, что в данный момент происходит в нашем теле, а не за его пределами. Образ нашего тела и его соотношение с пространством – важный элемент любого ощущения.
Сенсорный опыт получает свой аффективный заряд, когда возбуждение достигает таламуса. Из таламуса возбуждение одновременно распространяется в трех направлениях: в полосатое тело двигательной системы, где оно вызывает спонтанную двигательную реакцию; в вегетативные центры, вызывая эмоциональную реакцию; и в кору головного мозга, где формируются сознательные качества ясности, точности и осведомленности. Возбуждение достигает всех трех центров практически одновременно, и именно сознательная интеграция в коре головного мозга либо подавляет, либо усиливает, либо изменяет состояние, созданное первоначальным восприятием. Следовательно, не существует какого-либо фиксированного правила относительно того, что именно мы осознаем в каждом конкретном случае. Это во многом будет зависеть от состояния в момент опыта и, по сути, от истории рассматриваемых нервно-мышечных механизмов. В случае полной зрелости индивида сознательная интеграция большую часть времени преобладает над всеми остальными; на более низких уровнях доминирует вегетативное состояние, но в любом случае фактически преобладающий в данный момент мышечный паттерн будет оказывать значительное влияние на общий ход реакции.
В связи с возбуждением полосатого тела двигательной системы и вегетативных центров всегда присутствует определенный элемент наследственной спонтанной мимикрии, которую сознание усиливает и превращает в эмоцию, которую необходимо поддерживать. Это достаточно хорошо объясняет тот факт, что в результате некоторого эмоционального опыта происходит формирование определенной привычной осанки.
Ключевые индивидуальные особенности мышечных привычек лишь частично связаны с врожденными анатомическими особенностями. Привычные мышечные паттерны, проистекающие из произвольной системы, в целом являются результатом сенсорного и мышечного опыта человека. Врожденные анатомические особенности обычно не играют такого значения без соматических и мышечных привычек, сформированных под влиянием постоянно повторяющихся эмоциональных состояний. Для мышечных паттернов, обусловленных окружающей средой и эмоциональными состояниями, формируются устойчивые нервные пути. Эти паттерны, становясь привычными, фиксируют тот эмоциональный настрой, из которого и складывается характер человека.
Проще говоря, повторяющееся эмоциональное состояние всегда появляется наряду с определенным положением тела и определенным вегетативным состоянием, которыми оно было обусловлено ранее.
