придавать женским лицам драматический, томный вид с подернутым поволокой взглядом и «надутыми губками». Эти женщины так сильно чего-то хотят, что готовы вот-вот разразиться слезами, но они настолько красивые, настолько тонкие, настолько редкие и неординарные, что их алчность возводится в достоинство, а капризы прощаются.
Эта точка зрения – не мужская и не женская. Она финансовая.
После фотосессии модели рассказывают мне о своей жизни, а я фотографирую их на свой телефон. В основном их истории похожи. Подростками они были худыми, нескладными и некрасивыми. Они не были «горячими штучками». Но потом кто-то обратил на них внимание – на их тонкие запястья и щиколотки, на их высокие скулы. Кто-то заметил «гадких утят», способных превратиться в прекрасных лебедей, и теперь они летают по миру, выжимая все возможное из 10–15 лет своей недолгой карьеры.
– У меня сумасшедший график, – говорит Лима, которая одна воспитывает двух дочерей. – Как мать, я испытываю постоянное чувство вины.
А Циммерман снимает напряжение модельных будней практикой трансцендентальной медитации:
– Это очень легко. Просто расслабьтесь. Закройте глаза. А потом… ни о чем не думайте.
Они не худые, а стройные. Это большая разница. У Хадид тонкие руки и ноги, молодое лицо; многие люди пожертвовали бы своими лицами, чтобы иметь такие конечности, как у нее. Мы обсуждаем тему внешности с Водяновой, на что она замечает:
– Мы модели. Нас постоянно спрашивают: как вам удается так хорошо выглядеть? Вы знаете, это у нас в генах. Поэтому мы и выбрали такую профессию.
Они обожают наряжаться. Они обожают говорить об обуви.
Смоллс:
– Обувь – это не просто элемент гардероба. Она может полностью изменить ваш образ.
Мерфи:
– Как сказал мне Том Форд (и я до сих пор не знаю, вешал он мне лапшу на уши или нет), причина, по которой женщины носят каблуки, уходит корнями в нашу первобытную природу: когда самка бабуина встает на цыпочки, самцы воспринимают это как брачный призыв и начинают сходить с ума.
Хадид:
– Я просто помешана на обуви. Что касается высоких каблуков… Да, они неудобные. Да, на них тяжело ходить. Но они потрясающе смотрятся, – и, глядя на меня, добавляет: – Красота – это боль.
Я иду прогуляться. В голове звучат слова Фонтаны: «Мир хочет смотреть на женщин. Женщины хотят смотреть на женщин. Мужчины хотят смотреть на женщин». Я возвращаюсь к роскоши своего отеля – трендовым картинам, «американскому унитазу». Мне осталось пробыть в этом амплуа еще один день. А потом я снова стану парнем, который небогат, но хочет быть богатым и который большую часть своей жизни стыдится этого желания.
По дороге в аэропорт, в самом аэропорту и в самолете, где у меня есть крошечная кровать, которую полевой офицер счел бы роскошью, я думаю о причине этой роскоши и логическим образом определяю ее. Она заключается в том, что я беру интервью у фотогеничных женщин и что фотографии этих фотогеничных женщин появляются в журналах. И в том, что мужчины хотят смотреть на женщин. И в том, что женщины хотят смотреть на женщин. И в том, что конкретный тип красоты притягивает деньги. И в том, что красота – это боль. И в том, что гениальный Стивен Мейзель будет продавать шины. И в том, что я буду продавать шины. Вот о чем я думаю, пока окончательно не устроился на этой крошечной кровати…
* * *
Я иду на семинар Джордана Белфорта, чтобы лично понаблюдать за Белфортом; он будет обучать группу людей, которые заплатили ему по 1600 фунтов стерлингов, секретам финансового благополучия. Сегодня Белфорт – это, так сказать, мировой тренд. С тех пор как вышел фильм Скорсезе, все только и говорят о «Волке с Уолл-стрит».
Волк с Уолл-стрит. Парень, который одновременно находится в двух образах. В одном он окружен богатством – яхтой, вертолетом, пачками наличных. Картина успеха. В другом он тоже окружен богатством – яхтой, вертолетом, пачками наличных, но это человек, уничтоженный деньгами.
Фильм, кстати, очень сильный. Он разрешает ваш извечный внутренний конфликт, изобличая человеческую алчность. Он берет вас за руку и безжалостно ведет к пониманию своего презренного материализма, а потом убеждает вас упиваться этим материализмом. Скорсезе вызывает у вас один выброс дофамина за другим, демонстрируя, что такое на самом деле «сделка с дьяволом» – это и красно-розовая плоть, и «сельская вилла», и «порноособняк», и белые яхты, и синева моря, и костюмы с «иголочки», и брызги шампанского. Это то, чего вы хотите, но на самом деле это пшик, и это причиняет вам боль, но вы все равно смеетесь, все равно распаляетесь, все равно приходите в какой-то экстаз – видит Бог, вы все равно этого хотите, потому что вы, как и все, – пират и готовы бросить все, чтобы найти спрятанные сокровища. Вы можете пытаться это отрицать, но в глубине души знаете, что это правда.
Вот что представляет собой наше общество. И вот что представляем собой мы. Мы ищем сокровища, мы обожаем их, а потом гибнем. Нас губят не сокровища, а наша любовь к сокровищам.
В последнем эпизоде Скорсезе показывает нам Белфорта на сцене, ведущего семинар и обучающего людей секретам обретения богатства, а потом переводит камеру с Белфорта на аудиторию – море людей, застывших в полном трансе, и требуется всего несколько секунд, чтобы понять, что на самом деле он показывает.
Он показывает нам нас.
Вот какие мы.
Вот какой я.
Монстр.
* * *
Я прикидываю, сколько человек может быть на этом семинаре. Не менее двух тысяч. Если умножить на 1600 фунтов, выходит больше миллиона. У меня «платиновый билет», но ближе к сцене сидит целая группа людей, причем все за персональными столиками, – это обладатели «бриллиантовых билетов». Наверное, они заплатили еще больше.
Белфорт собирает такие аудитории по всему миру: его хотят видеть и слышать сотни тысяч людей.
Почему?
Потому что они верят в него. Они думают, что он поможет им стать богатыми.
А что думаю я?
Я думаю, что они правы. Я знаю, как люди становятся богатыми. Правда, я не богат, но знаю, как стать богатым, так что вполне могу выйти на эту сцену и рассказать всем этим людям, как разбогатеть.
Я мысленно представляю себя идущим по сцене. Громкая музыка? Да. I’ve Gotta Feeling, Black Eyed Peas? Возможно. Почему бы и нет? Выйти и отжечь. Но именно поэтому и «нет». Изначально неверная причина. Не нужно выходить и отжигать!
Звучит музыка.
Я смотрю на аудиторию: люди, которые хотят стать богатыми, которые всю жизнь копят сбережения и тратят их на необходимое. Надо держать это в уме. Я буду расхаживать впереди назад и мотивировать их. Я всегда хотел быть мотивационным оратором. Однажды я напишу книгу о мотивационном ораторе,
