Мой амбициозный сынишка делал успехи практически ежедневно. С улучшением контроля над броском, в нем росла уверенность в собственных силах. А главное, он прислушивался к моим наставлениям и усердно работал над исправлением недочетов, на которые я указывал. Каждый вечер время, проведенное с ним, достойно завершало мои дневные труды над речью. Я и сам превращался в двенадцатилетнего мальчугана, присоединяясь к нему в совместных путешествиях по увлекательному миру бейсбольных фантазий. Когда-то вместе с отцом я вот также отправлялся в незабываемые экскурсии.
– Давай, стрелок, – кричал я, присев за «домом» и подготовив руку в перчатке. – Это семнадцатый чемпионат США по бейсболу – «World Series». Ты ведешь в одно очко. Последний из девяти розыгрышей, два аута, базы заполнены, только что ты вышел на горку для питчеров и встал против самого Регги Джексона. Посмотрим, сможешь ли ты с ним справиться!
Выпятив вперед подбородок, нахмурив лоб, Тодд свирепо глядел с насыпи в ожидании моего сигнала. Он небрежно потеребил козырек синей кепки «Los Angeles Dodgers», замах, спружинил спиной и бросок.
– Очко!
– Два очка!
– Мимо!
Тогда он качал головой, раздосадованный результатом, поворачивался ко мне спиной, осматривая воображаемое дальнее поле. Наконец возвращался на насыпь, хмуро посматривал в мою сторону, низко нагибался, закидывал руки за голову и… бросок!
– Три очка!
Тут я подбрасывал высоко вверх перчатку и несся к насыпи, чтобы обнять и поздравить героя чемпионата.
– Ведь говорил я тебе, что смогу быть питчером, папа! – кричал он, кидаясь в мои объятия и целуя. Спасибо, что помогаешь! Люблю тебя!
– Я тоже тебя люблю, сынок, и очень горжусь тобой. Думаю, у тебя все получится.
– В этом году, став питчером, не дам сделать ни одного хита[23]. Вот увидишь.
Полагаю, лучшим наследством, оставленным нами детям, становятся счастливые воспоминания. Такие незабываемые моменты, которые сродни пляжным камешкам, выкопанным из песка и разложенным по крошечным коробочкам, хранящимся потом на верхней полке где-то в шкафу. Однажды они рассыпаются, и начинается обратный отсчет, наполненный радостью и сладкой грустью, вот только ребенок уже повзрослел. Вспомнит ли Тодд эти особые вечера, проведенные нами ранней весной, лет через двадцать, когда сам впервые станет учить своего сынишку бросать мяч? Воспоминания. Лучшие хранители любви.
Во время наших совместных тренировок Луиза, бывало, выходила из дома, чтобы подбодрить двух своих бейсболистов. Однажды, после того как мы закончили и Тодд умчался на велосипеде с перчаткой и битой, горя желанием найти себе еще какое-нибудь занятие, мы уселись отдохнуть вдвоем на лавочке в тени маяка.
– Тяжеловато дышишь, тренер, – подколола она.
– Посмотрел бы я, как ты задышала бы после пятидесяти приседаний, уворачиваясь от небольшого, но увесистого предмета, летящего прямиком в голову со скоростью более пятидесяти миль в час.
Она хихикнула и прижалась щекой к моему взмокшему плечу. Чем ближе к началу тура, тем больше мы с Луизой сближались, хотя куда уж еще. Через пару минут молчания она спросила:
– Марк, а кто такой Александр Энтони? Имя вроде знакомое, но не могу припомнить откуда.
– С чего это ты спрашиваешь про Энтони?
– Сначала скажи кто он, потом отвечу.
– Ладно. Александр Энтони во время Второй мировой войны был военным корреспондентом. После ее окончания написал бестселлер «Как преодолевать жизненные трудности», ставший классикой литературы об успехе. Доведись выбирать самую лучшую книгу по самопомощи, выбрал бы ее. И знаешь, ведь он не написал больше ни одной книги.
Луиза хлопнула ладонью по лбу.
– Ну надо же! Точно. Ты часто упоминал его фамилию в выступлениях, когда работал в компании, а в «Ключе к лучшей жизни» есть даже глава, посвященная его принципам достижения успеха, так?
– Верно. К тому же Энтони – весьма загадочный человек. Он достиг небывалой славы, в течение нескольких лет на обоих континентах только о нем и говорили. Но потом Энтони внезапно исчез, и больше о нем никто не слышал. О его странном исчезновении было написано сотни статей, он стал самым известным из пропавших людей после Амелии Эрхарт[24]. Позже о нем, конечно же, позабыли. Сейчас ему, пожалуй, далеко за семьдесят, при условии, что он еще жив.
– Думаю, он жив, Марк, – запнувшись, произнесла Луиза, протянув мне открытку. – Это пришло с сегодняшней почтой.
Выведенные нетвердой рукой мелкие буквы читались легко. Писатель выразил восхищение моей книгой и поблагодарил за теплые слова в свой адрес. Также Энтони высказал пожелание, чтобы я к нему приехал, ведь проживает он в Стоддарде, всего в каких-то двадцати милях отсюда. И поскольку он всегда дома, то подъехать к нему можно в любое удобное для меня время. Затем следовало подробное описание, как найти его хижину. На открытке стояла подпись: «Александр Энтони».
Я с нежностью провел по ней пальцами.
– Просто не могу поверить, Луиза. Словно получил весточку с того света. Пожалуй, это единственный человек в мире, с которым хотел бы поговорить, поучиться у него. Думал, он давно умер, а тут приглашение в гости. Почему меня? И где он был все эти годы? Его книга изменила жизни миллионов людей и до сих пор актуальна. Может, это какой-то розыгрыш. Очередной чудак вздумал разыграть нас?
– Не думаю, Марк. Что-то подсказывает мне, на этот раз открытка настоящая. Видимо, благодаря твоей книге он распознал в тебе родственную душу, которой может довериться. Хочешь не хочешь, но ты притягиваешь к себе словно магнит. Разные люди тянутся к тебе, ведь твои слова глубоко тронули их души. Ты не можешь ни спрятаться, ни убежать от этого. Совсем скоро, боюсь, тебе придется встретиться с А. В. Саломом, кем бы он ни был. Но сейчас в наличии Александр Энтони, одинокий, нуждающийся в тебе. Если его книга и слова значат для тебя так много, то выбора у тебя нет. Ты поедешь к нему?
– Напрасная трата времени.
Луиза взглянула на меня, не произнеся ни слова.
– Завтра, – пообещал ей.
ОПИСАННЫЙ НА ОТКРЫТКЕ МАРШРУТ оказался точен. Сразу за деревушкой Стоддард я увидел съезд с шоссе 123 на узкую проселочную дорогу, носившей излишне красочное название – «Окаймленная березами дорога», и ровно полмили трясся на ее ухабах. Затем свернул направо в единственный просвет в густых зарослях высокорослой черники и поехал по едва различимому в опавшей сосновой хвое автомобильному следу. Наконец вырулил к яркоокрашенному дощатому домику, находившемуся всего в нескольких ярдах от безмятежной глади небольшого пруда, обозначенного как Айленд Понд.
