Глава вторая Коллеги
Люблю осень в Германии, солнечно-рыжую, умиротворяющую, оставленные на дорожках сухие листья, латте и журнал из привокзального кафе, несколько минут на платформе в ожидании скорого поезда ICE , смешные кепочки проводников, пассажиров первого класса с лэптопами, дремлющих по дороге на работу. Если ты не проводишь в дороге с работы и на работу по два часа в день, это не настоящая немецкая жизнь. Ни в одной другой стране мира я не встречала такой разницы между сволочными отношениями в офисе и радушием соседей. Иногда кажется, что в Германии люди специально стараются работать подальше от дома, чтобы успеть переключиться в нужный режим.
Самый простой способ благоприятно выделиться в немецкой корпорации – дождаться, когда коллега совершит ошибку, и немедленно наябедничать. Это я поняла спустя месяц после начала работы, долго ждать не пришлось. Ябедничество на работе никого особенно не удивляет, кроме разве что иностранных специалистов. Немецких школьников с малых лет приучают к мысли, что ябедничество – верный способ поддержания порядка и восстановления справедливости. Тут считается совершенно нормальным и даже отчасти благородным делом доложить учителю о том, что сосед по парте списывает или тайком на уроке проверяет смс-сообщения.
Немецкие коллеги свято верят, что знания – это сила, а делиться с другими своей силой без крайней на то необходимости просто глупо. Здесь не принято сообщать людям заранее о чем-то важном, если можно промолчать.
Вторая отличительная черта немецкой корпорации – это своеобразная интерпретация понятия «интернациональный». Интернациональный – это всегда хорошо. Я, Камилла и множество других иностранцев достаточно легко смогли устроиться на работу в Германии середины двухтысячных именно потому, что в это время здесь резко возрос спрос на корпоративных специалистов со знанием языков и опытом работы в разных странах. Это была острая жизненная необходимость, которая постепенно превратилась в моду.
Интернациональными нужно быть во что бы то ни стало. Или хотя бы казаться. Берем, например, на работу иностранного специалиста и сразу же посылаем его на языковые курсы. Через две недели считается, что интернациональный долг перед ним полностью выполнен, совещания снова проходят по-немецки, а сбитому с толку новичку сообщают: «Мы будем говорить на работе по-немецки, чтобы ты быстрее выучил язык. Не стесняйся, интегрируйся побыстрее и спрашивай, если что непонятно».
Мне повезло, поскольку иностранцев в моем отделе больше половины, все перегружены работой и на интегрирование ни у кого из нас нет ни времени, ни желания. Мы сюда приехали работать, а не интегрироваться, в конце концов.
По пятницам у нас обычно проходили совещания отдела. Правда когда я только пришла на работу в KPEY , его почему-то назначили на четверг, а потом случился трехнедельный перерыв, поскольку кто-то был в командировке, а кто-то на более важном совещании. Когда же вернулось старое расписание, меня, естественно, никто не предупредил.
Итак, пятница. Коллеги заседают в соседней комнате, совещаются и, видимо, упиваются чувством собственной дисциплинированности. Я смотрю на них сквозь стеклянные стены время от времени и гадаю, что же там за собрание такое. Через полтора часа за мной зашел аргентинец Луис и позвал к шапочному разбору. Он посоветовал не подавать вида, якобы я о совещании знала, просто работала над чем-то срочным и не могла освободиться. Когда я спросила Луиса, почему же меня не позвали раньше, он ответил так: «Это Германия, не бери в голову, привыкнешь». Считается, что я должна все знать. В тот день и случился мой первый плач Ярославны в туалете, на двадцатом этаже, то есть десятью этажами выше, где меня никто не знал.
Луис очень проницательный. Именно знакомство с ним навело меня на мысль, что МВА [6] – это не просто красивая вывеска и деньги, выброшенные на ветер. Луис, недавний выпускник Мадридской бизнес-школы IE [7] , знает всех, все знают его, с утра до вечера он ходит по разным совещаниям, болтает с коллегами, у него есть время ежедневно читать Financial Times , при этом его работа всегда сделана вовремя, а презентации – самые яркие и убедительные. И еще за ним афоризмы можно записывать.
Обсуждаем, например, нового потенциального кандидата на роль руководителя отдела управления финансовыми рисками.
– Если хочешь разорить компанию, назначь немца управлять рисками.
– А что так?
– На эту роль нужен кто-то типа тебя или меня, русский или аргентинец, словом, тот, кто знает, что такое финансовый кризис, кто пережил пару на своей шкуре и жопой чувствует опасность. Много ты знаешь о кризисе, если никогда в жизни не покупал доллары у уличных менял, если твои деловые партнеры никогда не исчезали в никуда и если твой банк со всеми твоими сбережениями никогда не объявлял о банкротстве? Риск-менеджмент – это ведь не покупка страхового полиса подороже. Нынешний начальник хоть и немец, но полжизни проработал в Бразилии. Я верю, он понимает, что значит риск.
В прошлом году из нашего отдела уволили семь человек то ли за профнепригодность, то ли в порядке реструктуризации. Теперь оставшиеся сотрудники всеми силами стараются доказать свою незаменимость. Все они боятся потерять работу. Кроме, пожалуй, Анны, которая, наоборот, уже третий год мечтает о свободе. Анна совершенно не амбициозна и не стремится победить в корпоративных гонках за престижем, статусом, продвижением наверх и бонусом побольше. Она просто хочет спокойно работать, никому ничего не доказывая. Несколько лет назад, когда она работала в маленьком офисе KPEY в Голландии, в наш отдел потребовались специалисты со знанием иностранных языков. Анна подала заявку, потому что в вакансии говорилось о многочисленных зарубежных командировках и ожидалось умение находить общий язык с самыми разными людьми. Она подошла, потому что говорит свободно на пяти языках и производит впечатление человека, которому можно доверять. Родилась Анна в Братиславе, в аристократической семье, которой до Второй мировой войны принадлежала половина то ли Чехии, то ли Словакии, то ли обеих. Потом пришли коммунисты и все отобрали. Одноклассники дразнили Анну из-за ее княжеской фамилии, поэтому в школу ходить ей не нравилось. Родители учили ее быть гордой и доброй. Она до сих пор не может пройти мимо нищих на паперти, всем обязательно подает, так уж ее воспитали. Родственники Анны переженились друг с другом и с другими растерянными по всей Европе аристократами, самые смелые разъехались кто в Канаду, кто в Бразилию. Аннина мама умерла много лет назад, и ее отец женился на голландке.
