Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 180

Появления подобного фильма я ждал давно. Всё недоумевал: когда же немцы, наконец, созреют для кинематографического осмысления переломного момента своей истории? Когда поднимутся над идеологическими ритуалами и объяснят подрастающему поколению глубинный пафос событий, изменивших прошлое и будущее нации?

Шутка ли: поставить под ружье миллионы граждан и отправить их за тридевять земель сражаться за идею! Какую идею? Зачем? Ради чего? Разумеется, немецких фильмов о Второй мировой войне было снято множество. Все они, однако, чреваты либо сюжетной кулуарностью, либо идеологической ходульностью. Режиссеры, словно заговоренные, избегали обобщения, предпочитая препарировать частные трагедии, либо прятать мысли в правильный агитках: капиталистических в ФРГ, коммунистических в ГДР.

В кулуарности, между прочим, ничего зазорного нет. Больше того: кулуарность сюжета — единственный путь к высокому искусству, какой только возможен, поскольку всякая попытка вознестись над частностями неизбежно ведет к типологизации образов и, как следствие, к снижению эстетического, художественного уровня произведения. С другой стороны, только с высоты птичьего полета возможно отразить и осмыслить судьбу нации в истории, а не только частные трагедии.

Нам в этом отношении повезло гораздо больше, чем немцам: помимо нескончаемого потока политических агиток на тему Великой Отечественной войны отечественный кинематограф подарил нам грандиозные по глубине эпопеи вроде «Освобождения», в которых осмысление Истории столь величественно, что уже не поддается искажению никакими идеологическими аберрациями (неизбежными для советского кино).

Трехсерийный фильм «Unsere Mütter, unsere Väter» (Наши матери, наши отцы) был показан каналами ZDF и ORF в марте 2013 года. Сразу после показа директор третьего европейского департамента МИД России отправил послу ФРГ в Москве письмо (по стилю — ноту протеста), в котором от лица «абсолютнго большинства посмотревших фильм российских зрителей» (и кто только уполномачивал вещать чиновника?) выражал «неприемлемость попыток ставить на одну доску совершенные на территории СССР массовые зверства гитлеровских войск и имевшие место отдельные эксцессы со стороны советских военнослужащих», а также пожелал, чтобы «в будущих германских кинолентах по военной тематике четко выдерживалась реальная историческая канва событий Второй мировой войны».

То есть вы поняли: директор департамента МИДа предложил немцам вернуться в спокойную и привычную идеологическую колею и не экспериментировать с осмыслением своей истории. Возмущение фильмом в России поддержали и в Польше: общественные организации обратились к своему министру иностранных дел Радославу Сикорскому с требованием снять «Unsere Mütter, unsere Väter» с проката. Посол Польши в Германии Ежи Маргански отправил письмо в ZDF, в котором обвинил немцев в попытке «поделиться виной за Холокост с другими народами», а также в искажении истории: вместо рассказа о Варшавском восстании и помощи «евреям, оказанной многими поляками», на экране дефилируют польские партизаны-юдофобы, которые хвалятся тем, что «топили евреев, как крыс».

Разумеется, создатели фильма осознавали риск предприятия, потому хорошо подготовились: обвинения в отклонении от утвердившегося мифа истории они парировали тем, что все события, изображенные в фильме, основаны на реальных фактах и подтверждены архивными документами.

Вопреки сложившейся традиции, сегодня мы не будем разбирать художественные достоинства фильма. Не потому, что их нет, а потому, что они как бы подразумеваются естественным образом. Динамика сюжета отменная, батальные сцены хоть и не масштабны, но очень выразительны, игра актеров не звездная, но очень добротная и убедительная. Больше всего я боялся, что в угоду модным веяниям «Unsere Mütter, unsere Väter» погрязнет в «чернухе», но этого тоже не случилось: окопный реализм ни в одном из эпизодов не опускается до уровня голливудской клюквы в духе «Бесславных ублюдков». Единственное, что мне не понравилось в эстетике «Unsere Mütter, unsere Väter» — это «пьяная камера» (съемка с плеча без стедиками), которой создатели, видимо, хотели передать динамику активных сцен, усиливая ее к тому же еще и рваным монтажом. В 2013 году подобные приемы смотрятся как минимум смешными и неуместными.

Поговорим лучше о том самом «птичьем полете», который только и выводит «Unsere Mütter, unsere Väter» на новый уровень художественного осмысления действительности немецким искусством. Мотив создателей фильма очевиден — это попытка вывести нацию из затянувшегося сверх меры покаяния, которое давно уже напоминает коллективный невроз. Оно, конечно, понятно, что большинство народов на нашей планете с удовольствием продлили бы это прибитое состояние до бесконечности. Желательно — навечно. С учетом неуемной немецкой пассионарности такой вариант кажется гораздо спокойнее.

Это, однако, опасное заблуждение. Сотни миллиардов долларов уплаченных контрибуций, непрекращающееся уже более 60 лет посыпание головы пеплом, безоговорочное раскаяние (вплоть до добровольцев, регулярно отрабатывающих трудовую повинность в израильских кибуцах) довели немцев до очевидного коллективного невроза. Очевидно это по тому, с какой интенсивностью в последние годы немецкая молодежь стала радикализироваться (особенно на восточных землях). Думаю, что такое развитие событий гораздо хуже любой формы снятия коллективного невроза, пусть даже и в форме новой социальной мифологии.

В фильме «Unsere Mütter, unsere Väter» вектор внутреннего умиротворения нации выстраивается в ожидаемом направлении: Вторую мировую войну немцы развязали, защищая нацию от уничтожения. Не то чтобы так было на самом деле — создатели фильма все-таки вменяемые люди! — а просто немцев в этом убедили их правители. И немцы поверили: если не изгнать евреев из Германии и — главное — не уничтожить их оплот на Востоке, немцы погибнут. Оборонная идея и легла в основу энтузиазма, с которым немецкие солдаты двинулись на Москву, уверенные в том, что они освобождают территории, захваченные евреями-комиссарами. Представления о русских, при этом, не выходят за общепринятые в Европе клише своего времени: дикие, невоспитанные варвары, то ли порабощенные евреями-комиссарами, то ли спевшиеся с ними по доброму согласию.

И далее в «Unsere Mütter, unsere Väter» происходит удивительная метаморфоза. Казалось бы: вот создатели фильма придумали сублимационное оправдание для своих отцов и матерей (то, что это сублимация, сомнений нет никаких: один из эпизодических персонажей как бы между делом и с само собой разумеющейся интонацией говорит: «Какие красивые места! Скоро здесь будут немецкие деревни!»), и дальше сюжет пойдет по накатанной. Той накатанной, которая столь хорошо знакома по идеологизированному кино («Рядовой Райан», «Освобождение»): «наши» всегда такие хорошие и пушистые, а «враги» — плохие и кровожадные!

Ан нет: сюжет «Unsere Mütter, unsere Väter» развивается по неожиданному сценарию. Я, кстати, ума не приложу, какие шоры нужно натянуть на глаза, чтобы усмотреть в фильме апологетику Вермахта и клевету на советских людей (и поляков). Дело даже не в том, что события, воспроизведенные в «Unsere Mütter, unsere Väter», исторически безупречны и документированы. Дело в том, что вся идейная динамика картины обслуживает совершенно другую парадигму. Парадигма эта превосходна и в моем представлении является единственно верной для оценки Истории вообще и Второй мировой войны в частности. В «Unsere Mütter, unsere Väter» эта парадигма даже несколько раз озвучивается прямым текстом из уст героев: «Война пробуждает в людях все черное и плохое, что только в них находится» (передаю фразу по памяти).

И Великая Парадигма Войны начинает действовать: солдаты Вермахта, поначалу благодушно покупавшие у русских крестьян яйца за дойчемарки и искренне верящие в свою миссию освободителей, встречая яростное сопротивление, переходят к показательным акциям устрашения, вешают партизан, сжигают деревенские избы только потому, что те находятся на линии огня своей артиллерии. Русские солдаты, захватывая полевые госпитали врага, расстреливают раненых и насилуют медсестер. Польские партизаны никак не могут определиться, кого они ненавидят больше всего (после евреев, разумеется): русских или немцев.

Правдивость «Unsere Mütter, unsere Väter» в какой-то момент выходит на уровень обсессии: чего стоит эпизод, в котором одного из главных душегубов штурмбаннфюрера Дорна принимают на работу в новую администрацию американские оккупационные власти («Мой опыт пригодился» — «12 лет опыта пыток и убийств?» — «Я не могу помнить всех»). Мне, безусловно, ясно, что обижает простодушных и искренних польских и российских зрителей в «Unsere Mütter, unsere Väter». И обижаться — их право. Равно как и право немцев переосмыслить собственную историю в таком контексте, который позволит им выйти из убийственного невроза, не перекладывая вину на окружающих.