Подводит Сигарев к своим выводам очень тонко. Взгляните на три ключевые реплики. Первый эпизод — на кладбище мать-алкоголичка (гениальная актриса Ольга Лапшина) хоронит дочек-близняшек: — Дышат! — Это не дышат, Галь, пар это у них. — Дак вы чо делаете? Вы тут живых хороните? — Галя… — Ничо се законы у них. Сперва детей забирают, потом живыми хоронят. — Галя… — Не надо меня трогать!
И — через несколько мгновений: «Испугались? Правильно, бойтесь! Я щас до президента дойду! Всю вашу лавочку пересажаю. Они тут живыми хоронят, а? Ни в одной стране такого нет».
Второй эпизод — во время церемонии венчания у Антона неожиданно гаснет свечка в руке. Через несколько часов его убивают в вагоне электрички. Пьяная «Гришка» возвращается в церковь и набрасывается с кулаками на батюшку: «Это ты виноват! Свечки китайские продал. Нормальные не тухнут!»
Из трёх ключевых фраз — «Ничо се законы у них», «Я щас до президента дойду», «Это ты виноват» — казалось бы, можно сделать банальный, заезженный и оттого пошлый вывод: русские люди, мол, полагаются на царя-батюшку и к тому же склонны постоянно во всех своих бедах винить кого-то другого — нерадивых чиновников, милицию, евреев, американских капиталистов.
Василий Сигарев, слава богу, столь примитивных выводов не делает, а всем дальнейшим развитием сюжета выводит зрителей на совершенно иной — несопоставимо более глубокий! — уровень мышления: проблема не в том, что русский человек всё время кого-то обвиняет; проблема в том, что он не живет в своем реальном мире! Между реальным бытием и душой русского человека зияет гигантская пропасть отчуждения. Русский человек каким-то дьявольским (или — божественным?) проклятием отвращён от реального мира, изъят из него и оттого ощущает себя в этом мире то ли вечным странником, то ли временным гостем.
«Ничо се законы у них» — вы можете себе только это представить?! У кого — «у них»? Это не у них, это у тебя самой такие законы! Это ТВОЯ жизнь! Твоя страна! Твоя реальность! Это твои дети, которых ты в пьяном угаре бросила голодать на неделю, из-за чего милиции пришлось их вывозить в приют!
Откуда у русского человека такое чудовищное мироощущение? Откуда эта ненависть и презрение к реальному бытию? Ведь невозможно же жить: в домах запустение, дворы не ухожены, улицы, города, всё вокруг заброшено, искорёжено, раскурочено. В городских многоэтажках устанавливают новехонькие лифты с иголочки, а через месяц в них каждая вторая кнопка расковыряна-выжжена, зеркала расколоты, а в углу пожелтевшая лужа — то ли от собаки, не дотерпевшей до выгула, то ли от самого собачьего хозяина, заблудившегося в пространстве-времени.
Василий Сигарев не идёт так далеко, чтобы разбираться в генезисе мироощущения вечного гостя, и это замечательно, потому что вряд ли эти вопросы должна анализировать кинематография.
От себя добавлю, что мне и самому до сих пор не удалось понять эту трагедию, а расхожий аргумент (во всём-де виновато православие!) меня не устраивает потому, что я очень хорошо читал Андрея Платонова и после «Чевенгура» знаю наверняка: русский человек без бога — это уже дьявол во плоти. Православие лишь сдерживает ту разрушительную тягу к самоистреблению (а как иначе трактовать пренебрежение к детям и собственной жизни?), которая заложена в национальной душе на несоизмеримо большей глубине.
Что это за глубина — нам всем ещё предстоит разобраться. Однако Василий Сигарев с гениальной тонкостью художественного мироощущения уловил самое главное, уловил самую суть национального спасения: «Нужно желать ЖИТЬ!»
К оглавлению
КЖИ — Коротко Живущий Интеллигент
Василий Щепетнёв
Опубликовано 14 сентября 2013
Ладно, вымерли динозавры, пусть вымерли. Не очень-то и жалко. Я ни с одним динозавром знаком не был, ни одного с рук не кормил, со щенков не растил — так с чего мне печалиться? Да ещё, говорят, были они свирепы и необучаемы, одна только доминанта и присутствовала – съесть. Зачем мне тонны хладнокровного (или всё же теплокровного) зла? Правда, травоядные динозавры в хозяйстве, может, и пригодились бы. В качестве тягловой силы, например. Или, допустим, мясное динозавроводство. С молочным-то не получится, вряд ли. Но и то — запретит ведь главный санитар нашей страны чужеземную диплодочину и бронтозаврину, а собственная, поскольку климат суров, а чиновники ненасытны, будет обходиться дороже говядины, и потому опять же вряд ли.
Нет, не жаль мне динозавров. А вот другого немножечко жаль. Вымершую на моих глазах технику. Модемы на 14.400 б и 56 К. Работоспособные, они были миллионами списаны с корабля прогресса. Тож и плёночные фотоаппараты. Не знаю, может, наилучшими моделями профессионалы пользуются и доныне, но «Смены», «Зоркие» и «ФЭДы» валяются где-нибудь в ящичках и сундучках-мавзолеях без надежды на воскресение. Ну не поднимается рука выкинуть работоспособную вещь на помойку. Большой объектив, кожаный футляр, да ещё увеличитель, ванночки, пинцеты, воронки, колбы… Фотоаппарат — вещь очень личная. Тут и себя, молодого, помнишь, и зарплаты, ушедшей на покупку «Зенита», жаль, и часов, проведённых в тёмной комнате с красным фонарем (вышло двусмысленно, но позор тому, кто подумает дурно). Виниловые пластинки, магнитофон катушечный, магнитофон кассетный, видак… Да много революций пришлось на последние тридцать лет.
Но совсем грустно, когда думаешь о тех, кто эти вещи конструировал, изготавливал, обслуживал. И не только эти, конечно. В Воронеже было много заводов, от авиационного до экскаваторного. Одни ещё сохраняют оболочку, другие рассыпались в прах, а люди, люди, что с ними стало, вот вопрос. И, если думать дальше, что будет с людьми нынешнего дня? Успеют ли умереть в счастливом сознании собственной необходимости — или сметут их, как опавшие листья, и вывезут куда-то за город, где и бросят догнивать в какой-нибудь овраг?
И в самом деле: жил себе какой-нибудь молодой старлей-артиллерист, ждал капитанские погоны, а ему — иди на все четыре стороны, страна разоружается, не до тебя. И куда ему идти? Где на гражданке он применит свои знания и опыт? Переучиваться? Тут и возраст, и семья, и отсутствие средств, и боязнь: а не повторится то же самое и с новой профессией? Завербоваться в Африку? И семья не пускает, и с языками у нынешних лейтенантов традиционно плохо, да и вообще, маловата Африка для такого количества безработных лейтенантов.
Помнится, в девяностые годы писали о курсах ведения бизнеса для ликвидируемого офицерского корпуса. Тоже дело, конечно. Можно и оперному пению обучать, и с тем же эффектом. Ну, почти тем же. В бизнесе закрепились, подозреваю, процентов пять лейтенантов и капитанов, ну шесть, и то на вторых-третьих ролях. А остальные — кто как. Признаться, о лейтенантах подумал из-за пятничного пациента. Жалуется на сыпь на лице, шелушение кожи. Появляются симптомы только после бутылки водки. Я-то по наивности (или ехидству) и ляпни, что более легкого случая и представить трудно: не пейте столько, вот и всё. А он в ответ: не пить — значит, не жить. Был офицером, умеренным во всём, потом попробовал себя в бизнесе, а теперь только водка и держит его по эту сторону границы (имея в виду бытие).
Я понимаю, что таких офицеров меньшинство, те же пять процентов, на глазок, а остальные более-менее приспособились. Но хотелось бы заранее знать, что и как, чтобы приспосабливаться более, а не менее. Когда кончается эра мезозоя или индустриального общества, что следует предпринять ради продолжения вида. Отрастить молочные железы или, наоборот, восстановить жабры.
Допустим в качестве основы следующее: для того чтобы стать неплохим — только неплохим! — специалистом, нужно десять лет. Пять — института и пять — хорошей практики. Потом десять лет, будучи неплохим специалистом, вкушать плоды трудов своих. Но вдруг инженер или агроном становятся профессиями, постиндустриальным обществом маловостребованными. В сорок лет начинать заново затратно, прежде всего по годам. Положим, имеющийся опыт позволит сократить срок созревания вдвое, но и сорок пять — годы ещё те. Кстати, по утверждению знатоков, врачи России живут на пятнадцать лет меньше, чем окружающее население, и если средняя продолжительность жизни российского мужчины вообще равна шестидесяти годам, то мужчины-врача — сорока пяти. Чего уж тут начинать…
Но вдруг так и нужно? Вдруг российский врач (и не только врач, но и офицер, и инженер, и прочая интеллигенция) — идеальный образец, пример для окружающих. КЖИ, Краткоживущий из мира будущего Ефремова — будущего, ставшего настоящим? Доработал при семидесятичасовой рабочей неделе до сорока пяти — и геть с планеты! Ни тебе пенсионных трат, да и здравоохранение можно держать в рамках трёх процентов от ВВП. И если специалист государству не нужен раньше, не в сорок пять, а в тридцать, то не переучивать его, а тоже — геть!
