Проблема появляется тогда, когда врагов мало или вовсе нет. Человека нет, а проблема есть. Парадокс? Тогда следует врага создать, назначить, изыскать. Лучше во всех смыслах делать это во имя некой идеи, так благороднее, и в историю войдешь не кровавым тираном, а реформатором, государственником, провидцем. Вот хоть Генрих Восьмой, восставший против римского Папы. Разгром католических монастырей (а других и не было) дал королю и земли, и богатства, которые иначе взять было просто неоткуда. В обмен страна получила библию на английском языке и собственную церковь. Как это воспринял народ? А причём здесь народ?
Можно дарить и должности, а уж дело одаренного извлечь из должности деревню или завод плюс потребное количество душ. А не нужна деревня, не хочется хлопот с людишками, так можно сразу конвертировать прибыль в золото, серебро, ценные бумаги или что-нибудь столь же приятное. Да хоть в борзых щенков! Хороший щенок порой стоит ревизской души, а ревизская душа — это пятьсот рублей на ассигнации. Но за пятьсот рублей недолго и срок получить, а уж серьёзные неприятности наверное: не так давно на врача, клюнувшего на пятьсот российских рублей, завели уголовное дело, а что такое пятьсот российских рублей образца две тысячи десятого года? Рюмка коньяка или два билета на дневной сеанс (я так и не выбрался посмотреть на «Аватар» в полной красе. То одно отвлекало, то другое. Ангел-хранитель не пустил, или, наоборот, серая недотыкомка?). Нет, борзые щенки и прибыльнее, и безопаснее. Для врача районной больницы. А ещё можно медаль дать, даже орден («Дают по морде, орден вручают», — слышу я голос блюстителя чистоты русского языка. Виноват. Исправлюсь). Однако моральное поощрение в виде врученного ордена без поощрения материального работает плохо. Сподвижники и соратники могут обидеться. Тем более сподвижники государственного калибра. Таких ни щенки, ни ордена не проймут. И тут вопрос: остались ли свободные, нерозданные ресурсы, всякие там заводы, месторождения, поместья или заморские территории? Не потому ли и плодится бюрократия, что деревеньки с людишками кончились? Вместо них даруют должности, а когда таковых нет, их придумывают. То есть армия бюрократии — это армия награжденных сторонников! И потому сокращение бюрократии равносильно сокращению личной гвардии.
А кто ж сокращает личную гвардию? Лучше сразу подать в отставку и, подобно Сулле, последний год жизни посвятить организации народных пиршеств и забав. Поскольку же пиршества не предвидятся, не будет и никакого сокращения бюрократии.
Спорю на борзого щенка!
К оглавлению
Кафедра Ваннаха: Удивительные приключения недели
Ну, то, что Россия в прошлом веке перешла на григорианский календарь, знают многие. Произошло это в соответствии с «Декретом о введении в Российской республике западноевропейского календаря», принятом 24 января 1918 г. Советом Народных Комиссаров. Указ этот был по нынешним временам весьма неполиткорректен — начинался он словами «В целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени, Совет Народных Комиссаров постановляет ввести по истечении января месяца сего года в гражданский обиход новый календарь». То есть в 1918 никаких иллюзий относительно мультикультурализма ленинские наркомы не испытывали. В детской книге (и цикле передач на Всесоюзном радио) Михаила Ильина «Воспоминания и необыкновенные приключения Захара Загадкина» приводилась история юнги, который красил шлюпку с 31 января до 14 февраля. Никакой годковщины (флотский аналог дедовщины), никакой гиперэксплуатации молодых моряков, в этом не было — дело в том, что вышеуказанным декретом предписывалось после 31 января 1918 г. считать не 1 февраля, а 14 февраля.
Но это общеизвестно. А вот дальше шли приключения менее известные, но куда более забавные. Любовь Отечества нашего к чиновному люду, равно как и всевластие последнего, в отдельных пояснениях не нуждаются. Большевики, конечно, поначалу баловались отменой паспортов (удостоверял же Остап Бендер личность уездного предводителя дворянства подложным профсоюзным билетом), но баловались весьма недолго. Вскоре все поняли, что без бумажки ты… А бумажку выдают в присутствии. А присутствие работает в присутственные часы. Совпадающие с рабочими.
То есть работаешь ты на фабрике или в заводе, вышел, сунулся за бумажкой — а присутствие уже закрыто. Denial-of-service, знаете ли… Безработные — ныне, по сводкам угонов, массово ездящие на авто по сотне штук европейских, и представляющими ценных для рыночной экономики потребителей — в те времена бездушными (неполиткорректность уже была отмечена выше) большевиками полагались паразитическим элементом. Ну а рабочему люду (классу-гегемону) или трудовой интеллигенции (прослойке) вожделенной справкой обзавестись было трудно. Ныне эту проблему предполагают решать Электронным правительством — зашёл там на круглосуточно работающий сайт, и (теоретически, теоретически…) уладил свои проблемы. Но тогда-то компьютеров не было, хоть отказ в обслуживании и был! И вот 26 августа 1929 г. Совет Народных Комиссаров СССР принял постановление «О переходе на непрерывное производство в предприятиях и учреждениях СССР», в котором было признано необходимым уже с 1929–1930 хозяйственного года приступить к планомерному и последовательному переводу предприятий и учреждений на непрерывное производство. То есть учреждениям предполагалось работать непрерывно, без выходных. Но люди то — не компьютеры, которые лучше всего работают в установившемся режиме, без переходных процессов. Людям надо отдыхать!
И вот по рекомендациям Центрального института труда, возглавляемого Алексеем Капитоновичем Гастевым (роль этого человека в модернизации России в 1930-е годы незаслуженно забыта) правительственная комиссия при Совете Труда и Обороны (был тогда такой орган ввела единый производственный табель-календарь. В календарном году предусматривалось 360 обычных дней, разбитых на 72 пятидневки. Остальные 5 дней было решено считать праздничными. Праздники эти приурочили к советским памятным дням и революционным праздникам: 22 января (день смерти Ленина), 1 и 2 мая, а также 7 и 8 ноября. Работники каждого предприятия и учреждения были разделены на 5 групп, и каждой группе был установлен день отдыха в каждую пятидневку на весь год. Это означало, что после четырех рабочих дней наступал день отдыха.
Введение «непрерывки» в известной степени дискредитировало традиционную семидневную неделю, так как выходные дни могли приходиться не только на различные числа месяца, но и на различные дни недели. Трудно сказать — было ли это обусловлено чисто тогдашними взглядами на научную организацию и социальную гигиену труда, или ещё имел место антирелигиозный аспект. Попробуй-ка, походи к обедне, если работаешь по графику пятидневки… Впрочем, на фоне составлявшихся Емельяном Ярославским списков запрещённых книг (Платон там, Кант, Достоевский всякие подлежали изъятию из библиотек), сноса храмов, отправки духовенства в концлагеря, а то и просто к стенке, такой практический атеизм выглядел невинной игрой в крысу.
Тем более, что народ получал массу прочих развлечений — у мужика выходной в один день пятидневки, у бабы его — в другой, зато циклы труда и отдыха совпадают с соседкой… Очень удобно! Опять же распивочные, парки и кинематографы заполнялись достаточно равномерно, без загрузки по воскресеньям. И в присутствие сходить можно было в выходной, найдя там с вероятностью четыре пятых нужного поприщева. (Ну, бедолаг, чей выходной тождественно совпадал с выходным потребного бюрократа тоже представить можно…) И в магазине отовариться можно было без риска нарваться на выходной!
Правда, продержалась такая лафа недолго. Уже 21 ноября 1931 г. Совнарком СССР принял постановление «О прерывной производственной неделе в учреждениях», в котором разрешал наркоматам и другим учреждениям переходить на шестидневную прерывную производственную неделю. То есть устанавливались общие неприсутственные дни, они же — выходные, привязанные не к дням недели, а к числам месяца. Нерабочими были 6, 12, 18, 24 и 30 числа. В феврале выходной назначался в последний день месяца или переносился на 1 марта. Постановление о переходе на прерывную шестидневную неделю вступило в силу с 1 декабря 1931 г. Резон в таком постановлении в государстве, форсировано индустриализирующемся, был очевиден — отдыхаешь один день, а работаешь не четыре, а пять. Предположим, что имели место ещё и ограничения, накладываемые технологиями управления — обеспечить функционирование бюрократической структуры, где на месте не больше четырёх пятых списочного состава представляется крайне затруднительным, а при тех технологиях конторского труда видимо и вообще невозможным. Недаром же свободные графики, работа в домашнем офисе прижились уже в совершенно иную, постиндустриальную эпоху, в обществе, пережившем информационную революцию. Правда, при этом были потеряны удобства непрерывной работы учреждений и организаций — получение справки опять стало проблемой. Ну а отовариться — термин покупка к СССР вообще был мало применим, а в 1930-е ускоренная индустриализация сопровождалась карточной системой, — превратилось в ПРОБЛЕМУ.
