Александр Золотько - Тень Дракона

Муха упрямо пыталась пробить стекло. Раз за разом она наносила удар в окно, и всякий раз отлетала назад. После каждой третьей попытки, муха делала несколько кругов пешком по подоконнику и вновь возобновляла усилия.

Вообще у Шатова сложилось впечатление, что комната, в которой он сидел вот уже три часа, внушала своим обитателям, временным и постоянным, невероятное упрямство. Вспомнилась дурацкая детская шутка о сверхупрямстве. Нужно было взять в рот комара и биться головой о стену, пока у того не случится сотрясение мозга. Собеседнику Шатова, похоже, эта процедура удавалась неоднократно.

– Шатов, Евгений Сергеевич, – в который раз за время беседы с вопросительной интонацией произнес хозяин кабинета.

– Да, – первые три или четыре раза Шатова это даже забавляло, теперь осталось только раздражение.

– Тридцать семь лет, – собеседник выговаривал все слова очень четко и ясно.

– Тридцать семь лет, – тяжело вздохнув, подтвердил Шатов.

– Род занятий?

– Журналист, – сказал Шатов и приготовился в очередной раз рассказать историю о своем уходе из редакции еженедельника «Новости», но ошибся.

Собеседник, которого Шатов на пятнадцатой минуте беседы мысленно обозвал Занудой, внезапно откинулся на спинку стула и расстегнул верхнюю пуговицу рубахи. Муха с треском врезалась в стекло и упала на подоконник.

Шатов мельком глянул на беднягу. Муха приступила к обязательным кругам.

– Шатов, Евгений Сергеевич, – сказал Зануда.

– Совершенно верно, – кивнул Шатов.

– Тридцати семи лет отроду, – Зануда принялся раскачиваться на стуле.

У Шатова возник соблазн перегнуться через стол и толкнуть собеседника. Грохот внес бы приятное разнообразие в беседу.

– Род занятий.

– Журналист.

Муха с надсадным гудением взлетела и стала набирать высоту для очередного тарана. Шатов прикрыл глаза.

Удар в стекло, пауза, гудение, удар, пауза, гудение, удар…

– Шатов Евгений Сергеевич, – утвердительным тоном для разнообразия произнес Зануда.

– Шатов. Евгений. Сергеевич.

– Оч-чень интересно, – произнес Зануда, – очень.

– Тридцати семи лет, – подсказал Шатов.

– Что вы говорите? – Зануда всплеснул руками и чуть не потерял равновесие. Ножки стула громко стукнули об пол.

– И журналист? – Зануда даже ткнул пальцем в сторону Шатова.

– Гадом буду, – Шатов понял, что уже минут пятнадцать прошло с того момента, как он потерял чувство реальности.

Муха, кабинет, Зануда и его совершенно идиотские, настойчиво повторяющиеся вопросы.

– Шатов, Евгений Сергеевич, – Зануда широко улыбнулся.

На всемирном конкурсе улыбок этот шедевр занял бы второе место. Сразу же после широченной улыбки Шатова:

– Тридцать семь лет.

– И журналист!

– И журналист.

– И Шатов.

– И Шатов.

– И Евгений Александрович.

– И Евгений… Стоп, – Шатов вздрогнул, – ни хрена, Евгений Сергеевич. Тридцать семь лет. Журналист. Шатов Евгений Сергеевич.

– Бочкарев, Игорь Владимирович, тридцать пять лет, собеседник.

Муха снова врезалась в окно.

– Что? – спросил Шатов.

– А почему за все время нашего очень содержательного разговора вы не поинтересовались, как зовут меня? – Зануда, как примерный ученик, сложил руки на столе и вопросительно склонил голову к левому плечу. – Я вас три часа восемнадцать минут мучаю самым бессовестным образом. Явно корчу из себя идиота, заставляю вас чувствовать себя не лучшим образом, а вы спокойно отвечаете на постоянно повторяющиеся вопросы и даже не пытаетесь выяснить, как зовут того мерзавца, который…

– Зануда, – спокойно сказал Шатов.

– Простите?

– Я назвал вас Занудой, – пояснил Шатов, – через двадцать минут после начала нашего содержательного разговора, Игорь Владимирович.

– А как вы назвали Арсения Ильича? – вопрос был задан обыденным тоном, словно Бочкарев собирался запустить разговор по еще одному бессмысленному кругу.

– Арсением Ильичем, – как можно спокойнее произнес Шатов.

– И только?

– Поначалу – только Арсением Ильичем.

– Поначалу – это до какого момента?

– Извините, я неточно выразился, – Шатов нервно постучал пальцами по столу.

– Выразитесь точнее, – предложил Бочкарев.

– Мысленно я называл его Арсением Ильичем, просто Арсением или просто Ильичем. Сволочью, кажется, называл. Потом…

– С какого момента?

– После того, как понял, что это он убивал всех этих людей… – Шатову показалось, что в кабинете вдруг потянуло влажным холодом предрассветного леса. Заныло тело.

Шатов механически погладил запястье правой руки. Шрама не осталось, но холодное прикосновение наручника сохранилось.

– Сразу после этого… – тихо сказал Шатов, – … и до самой его смерти.

– А как вы его стали называть?

– Драконом, – слово пришлось выдавливать сквозь зубы, потому что мышцы лица свело судорогой.

– Драконом… – словно смакуя, протянул Бочкарев, – Драконом. Вот так вот, с большой буквы?

– Нет. Одними большими буквами. ДРАКОНОМ.

– Ага… – Бочкарев почесал правую бровь.

Муха зажужжала снова.

– Надоела, – раздраженно сказал Бочкарев, не глядя, взмахнул рукой.

Жужжание разом прекратилось.

Бочкарев легко встал со своего стула, подошел к окну и, открыв форточку, выбросил муху на улицу.

– Она теперь начнется стучать в окно со двора, – предупредил Шатов.

– Не станет. На дворе достаточно прохладно. Скоро замерзнет, – Бочкарев вернулся к столу. – Так о чем это мы?

– Шатов, Евгений Сергеевич, тридцать семь, журналист…

– Бывший журналист, – поправил Бочкарев.

– Я все еще член союза журналистов.

– Я неверно выразился. Бывший журналист еженедельника «Новости», а ныне…

– Независимый журналист, – сказал твердо Шатов.

– И на какие информационные структуры работаете?

– На разные.

– Угу, – Бочкарев снова почесал лицо, на этот раз кончик носа. – А ночным сторожем подрабатываете в рамках операции «Журналист меняет профессию»?

– Это исключительно мое дело, чем и в каких рамках я подрабатываю, – голос Шатова чуть дрогнул.

– Эмоции, – поднял палец Бочкарев, – эмоции.

Удовлетворенно он это произнес, подумал Шатов, как будто конфетку получил.

– И вам хватает? – поинтересовался Бочкарев.

– Еще и остается, – отрезал Шатов, вспомнив старую армейскую шутку.

– А куда деваете то, что остается? – спросил Бочкарев, и сам себе ответил, – съедаете, еще и не хватает. Правильно?

– Правильно.

– А почему же вы ни куда не устроились на работу? – Бочкарев произнес последнее слово звонко и по слогам: «ра-бо-ту».

– Это мое дело.

– Не совсем, Евгений Сергеевич, не совсем. Еще это, как минимум, дело еще и Лилии… э-э…

– Во всяком случае, это не ваше дело, – Шатов почувствовал, как сами собой сжались кулаки, и заставил их разжаться. – Это не ваше дело.

– И снова эмоции, – удовлетворенно улыбнулся Бочкарев. – Очень эффектно, знаете ли, такое мужественное равнодушие и – вдруг – вспышка эмоций! Замечательно.

– Уважаемый Игорь Владимирович!… – начал Шатов.

– Можно без ненужной вежливости.

– Игорь Владимирович.

– Не верю! – Бочкарев театрально заломил руки.

– Мать, сучок недоделанный, – Шатов набрал воздух в легкие и внятно, подробно изложил все, что думал о самом Бочкареве, его вопросах, его кабинете, структуре, которую Бочкарев представлял, и…

– А почему просто не врезали в рожу? – неожиданно спокойно спросил Бочкарев.

– На меня произвел впечатление инцидент с мухой, – подумав, признался Шатов.

– А отсюда следует, что вы можете контролировать свои эмоции в случае потенциальной опасности, – констатировал Бочкарев. – Можете, когда хотите. И кстати, почему Дракон?

Шатов молчал почти с минуту. Бочкарев его не торопил. Шатову показалось, что сейчас нужно что-то делать – закричать, броситься в драку, закатить истерику… Он был уже на грани, но потом ясно представил себе, как Бочкарев бесшумно похлопает в ладоши и снова скажет что-нибудь о восхитительных эмоциях.

– Просто Дракон.

– Вам хотелось почувствовать себя прекрасным рыцарем?

– Мне хотелось сменить нижнее белье. И еще мне хотелось убежать и спрятаться, а еще мне хотелось…

– Убить.

– Нет.

– Совсем не хотелось?

– Не хотелось. Его… Или хотел, но… Не знаю, – Шатов с ужасом понял, что действительно не может ответить на этот вопрос.