Дерьмо, а не лето в этом году. В июне, когда Юрка Таран маялся дурью, сдавая выпускные экзамены, — жара стояла. А сейчас, в июле, когда самое оно загорать и купаться, наслаждаясь свободой, — льет как из ведра Конечно, были бы бабки на кармане, можно было б съездить куда-нибудь, где тепло. Но нет их, этих бабок; и не прикинешь, откуда взять, ежели на конфликт с кодексом не идти.
В подъезде у Хныча, на пятом этаже пятиэтажки, хорошо кайфовать зимой. А летом — без мазы. Совсем не то. Тем более когда все пустые и денег только на пиво хватило. Да и то, на пять рыл — четыре банки. Опять же компания не та — одни мелкие собрались: Лапоть, Кубик, Пыня и Хныч. Самому старшему, Хнычу, пятнадцать только-только исполнилось. А Юрке уже восемнадцать как-никак. Конечно, пацаны вроде и польщены, что аж сам Таран в их обществе присутствует. Как же — вся улица знает, кто такой Юра Таран, и даже весь микрорайон. Боятся, конечно, ссыкуны. Бровь поднимешь — их уже дрожь пробирает. А зря, между прочим, боятся. Таран мелкоту не трогает. На фига! Наоборот, если кто обидит — Юра завсегда заступается. Обычай! Вот отметелить кого покрупнее, ежели, конечно, гражданин сильно просит, — другое дело. Но сейчас таких по здешним местам не осталось. Кого посадили, кого в армию ушли, кто просто так куда-то уехал.
Нет, в мелкой компании скучно. Не те люди. «Те», то есть ровесники, сюда не придут. Одни, кто поумнее, подались в Москву — в институт поступать. Другие на работу устроились — кто в ларек, кто в мастерскую, кто просто ящики грузить. Одного уже посадили за шмаль — торговал в розницу. Крыса с Гамлетом в какое-то охранное агентство ушли. Звали к себе, но Тарану вроде в лом стало. Стоять целый день, стенку подпирать…
Пацаны чего-то рассказывали друг другу, Таран делал вид, будто слушает, хотя даже понять не мог толком, об чем базар.
— Я ему справа, я ему слева, а тот козел… — долетали до ушей слова, которые, захлебываясь от восторга перед собственной великой крутостью, выкрикивал Пыня. Неужели, блин, и он, Таран, был таким же четыре года назад?!
Нет, ни фига! Таким придурком он точно никогда не был. Четыре года назад он от всей правды занимался боксом. Уже второй юношеский выполнил. И у него тогда четкая программа была в голове: в двадцать лет стать чемпионом России, в двадцать пять — выиграть Европу, а потом набрать вес до супертяжа и пойти в профи. Короче, дойти до абсолютного чемпиона мира. Заработать баксы, хотя бы такие, как у Тайсона или Холифилда, потом открыть тут, в городе, боксерскую школу.
Мечтать, конечно, не вредно, но мечты, бывает, накрываются медным тазом. И капитально. Так, как накрылись они у Тарана этой зимой. От ихней ДЮСШ надо было выставлять мужика на первенство области среди юношей. Тренер Михал Егорыч, конечно, предлагал Тарана. И он бы точно выиграл, по крайней мере, сейчас только так и казалось. Но были люди поглавнее Егорыча, которые очень хотели, чтоб раскрутился Вова Молодцов. Спору нет, парень сильный, к тому же уже выступал в прошлом году, бронзу получил. Опять же у него родня со связями, могли бы школе деньжат подкинуть на инвентарь и прочее. Что да как в точности, Тарану, само собой, не объясняли. Но обидно — жуть Потому что на городе Таран этого Вову очень толково обыграл по очкам. Тот, кто Молодцова толкал, когда Егорьгч об этом напомнил, само собой, начал говорить, что судейство было необъективное. В общем, утвердили Вову, а Тарана — побоку.
Наверно, все это еще можно было пережить. В конце концов, на других соревнованиях отличиться. По Юрку повело. Он решил себя доказать. Поставили их с Молодцовым спарринг. Полтора раунда работали — только пыль летела. А потом Вова невзначай раскрылся и подставился под правый боковой. А у Тарана при его восьмидесяти четырех кило удар нормальный, очень крепенький. Чухнул — и положил Вову отдыхать.
Нокаут очень даже глубокий получился После такого на области выступать нельзя. Егорыч Юрку сгоряча изматерил до костей и погнал из секции. «Подлец ты, понял? — орал он. — Подлец, а не спортсмен! Думаешь, вырубил Вовку и на область пойдешь?! А вот ни хрена! Катись отсюда, мне таких козлов не надо!»
Таран, конечно, повякал малость, что просто руку не сдержал и вообще увлекся, но разве Егорычу докажешь? Фиг, если он сказал, что считает подлецом, значит, мнения уже не поменяет. Наверно, можно было бы подождать малость, пока тренер Егорыч остынет, подойти с повинной головой, покаяться… Может, и простил бы — сейчас Юрке так казалось. Но слишком гордым был для этого Таран, унижаться не любил. Наверно, даже если б сам Егорыч ему позвонил и снова пригласил на ринг, он еще подумал бы, соглашаться или нет. Такой уж характер упрямый…
В общем, все мечты накрылись, а кулаки со своими возможностями остались. Раньше Таран во дворах дрался редко, по необходимости в основном, потому что Егорыч его, когда еще совсем пацаном принимал в секцию, стращал: «Я спортсменов готовлю, а не шпану, понял? Будешь кулаки не по делу распускать — выгоню!» Ну, а теперь, когда выгнали, когда мечтать стало не о чем, — Юрка оторвался…
— Ладно, — сказал он веско, мигом перекрыв своим баском пацанячью стрекотню. — Пойду-ка я до дому. И вы тоже не засиживайтесь особо, пока в милицию не забрали.
Хныч остался — ему из подъезда выходить не требовалось, а остальные трое потянулись за Тараном хвостиком. Все-таки при нем по темным дворам шлепать приятнее. Потом помаленьку рассосались кто куда, и в родной дом, пропахший крысами и квашеной капустой, Юрка вошел уже один, сам по себе. Прислушался — со второго этажа доносились матюги, пьяный гомон и звон посуды.
«Опять гуляют! Сволочи! Алкаши чертовы!» — Он не сомневался, что пьянка происходит у них в квартире. И не ошибся, так оно и было.
На площадке второго этажа в обнимку стояли двое: очень бухие мужик и баба неопределенного возраста, которые курили, не замечая, что сыплют себе пепел на одежду, и бормотали что-то нечленораздельное, изредка бессмысленно похохатывая. Дверь в квартиру, конечно, была открыта, и на пороге ее лежал калачиком какой-то козел в облеванной рубашке.
— Э, пацан, ты к кому? — произнес тот, что обнимался с пьяной бабищей.
— К себе! — огрызнулся Таран, отодвигая бухаря плечом. Тот откачнулся, едва не упав, и угрожающе промычал:
— Н-не понял…
Если б бухой сунулся, то получил бы в пятак обязательно. Но толстая баба, которая была потрезвее, удержала своего кавалера от резких движений.
Перешагнув через облеванного, Юра вошел в прихожую. Так, е-мое, в этот раз что-то слишком до фига пьяни набилось! В кухне мать с какой-то курвой хихикает и пытается песню завести: «Ромашки спрятались, поникли лютики…» — А в столовой батя с двумя незнакомыми оглоедами правительство критикует. По телевизору как раз очкарик-премьер что-то бубнит. Не иначе пытается объяснить, почему зарплату не платят. Но этим, за столом, на котором уже четвертую бутылку разливают, третий месяц без зарплаты сидя — откуда деньги, е-мое?! — все по фигу!
— Во, — сказал он, указывая на Юрку пальцем, — это мой сын, м-мужики! Ед-динственный! И он меня — не ув-важ-жает. Это все с-сионисты виноваты, биомать! Р-развратили их, на х-хрен!
— Ты! — сказал Юрке какой-то очень сизый и опухший воспитатель. — Из-звинись, понял?
— А т-то мы т-тебя в-воспитаем! — пригрозил второй, облезлый, жирный, небритый. И стукнул кулаком по столу.
Таран прошел мимо, слова не сказав. Он рассчитывал к себе в маленькую комнату забраться, запереть дверь на задвижку, надеть наушники и врубить старый, еще советских времен кассетник. Мать с отцом его аж в 1980 году купили, на нем Мишка-Олимпишка изображен. Как раз в том году, когда Юрка родился. Они тогда сами были еще молодые, его родители. И непьющие, кажется… Испортились родители, а магнитофон этот «Электроника» — ничего, работает еще. Если врубить его на полную мощность через наушники, всей этой пьяной возни и бестолковой болтовни в доме не будет слышно. Так и нервам проще, и жизнь приятней кажется.
Но мечтам Юрки насчет уединения в комнате было не суждено сбыться. Когда он взялся за ручку и дернул, дверь его комнаты открываться не захотела. Это еще что такое? Неужели кто-то заперся у него в комнате?
Спрашивать у выпивох Таран не стал. Они пять минут будут врубаться, о чем он спросил. Юрка отступил на несколько шагов и долбанул в дверь плечом. Крепко долбанул, от всей правды!
Таран — он и есть таран. Крак! Бряк! Задвижка слетела, и Юрка вломился в родную комнату…
— И-и-и! — какая-то голая баба завизжала как свинья.
Там, на постели Тарана, с которой он утром поленился собрать белье, пристроилась голая парочка. Какой-то кабан, потный и волосатый, и растрепанная стерва с размазанной косметикой на роже! И эту же, блин, тушь с помадой по его подушке распятнали. Духан стоял еще тот — винно-водочный и табачный перегар в смеси с потом и еще чем-то. Ну, пьянь, ну, суки! Злость так и закипела!
